Мои современницы - [112]

Алекс пылала желанием услышать речь адвокатки. Все уговаривали ее подождать большого процесса, но, уступая нашим просьбам, повели в одну из маленьких палат, где разбиралась ссора двух дам de la halle, обозвавших друг друга salope, vache, chameau[277] и тому подобными кличками, которыми обмениваются торговки всего мира. Одну из этих дам защищал старый адвокат, другую – молодая адвокатка. К большому нашему огорчению, защищала она очень плохо; говорила так невнятно, что ее почти не было слышно, не воспользовалась ни одним из противоречивых свидетельских показаний; на вопрос судьи, сколько ее клиентка требует денежного вознаграждения, долго разбиралась в бумагах, прежде чем отыскала, наконец, нужную цифру. Мы были глубоко разочарованы.

– Адвокат другой стороны – самый посредственный оратор, а между тем, он казался блестящим в сравнении с адвокаткой, – горевала Алекс.

Другие адвокатки, за исключением двух-трех умниц, бойких и речистых, также поражали своей ничтожностью, отсутствием красивого голоса и невнятностью произношения. Не придавайте этому значения! – уговаривали нас умницы, – nous ne sommes que les éclaireuses[278]. Таланты явятся со временем. Теперь же на адвокатскую деятельность, как на новинку, бросаются многие женщины, которые не понимают, какие данные для нее требуются.

– Мне кажется, – говорила я, – необходим, прежде всего, звучный гармоничный голос, уменье сжато и толково объяснить дело, а во Франции еще и остроумие…

– Какой у вас романтичный взгляд на нашу деятельность! – смеялись адвокатки. – Вы, очевидно, представляете себе женщин-адвокатов, произносящих блестящие речи, громящих пороки общества. Увы! Это удовольствие редко выпадает на нашу долю. В большинстве случаев приходится взыскивать по векселям или, как сегодня, разбирать ссору двух торговок. К тому же судьи во Франции нетерпеливы и адвокату долго говорить не позволяют…

Миропольская вспомнила о моем желании видеть лучших французских адвокатов и поспешила познакомить с проходившим мимо нас известным H. R. Он оказался остроумным, блестящим собеседником. Я с увлечением говорила с ним, мало обращая внимания на его спутника, молчаливого и вялого С. Мое невнимание, видимо, беспокоило H. R. Он всячески старался вмешать в разговор С., внушая мне, что тот был прежде министром юстиции. Видя, что меня этим не удивишь, он поспешил увести своего высокопоставленного товарища.

– Что вы наделали! – напали на меня адвокатки. – Вам следовало отнестись с большим вниманием к С., чем к H. R. Он всего лишь талантливый адвокат, а тот был министром.

– Вы должны меня извинить, – оправдывалась я. – Мы, русские, совершенные дикари. Мы преклоняемся перед умом и талантом и глубоко равнодушны ко всякого рода титулам. Что до министров, то у нас, в России, они так быстро взлетают и так быстро слетают, что мы не успеваем почувствовать к ним благоговения…

XVI

Посещая Дворец Правосудия, мы познакомились и подружились с многими адвокатами. Красивая, элегантная Алекс им видимо очень нравилась; главным же поклонником ее считался старый maître Jackelard, бездетный вдовец. Когда-то талантливый адвокат, он преподавал теперь в Faculté de Droit и слыл за строгого профессора. Алекс совсем его очаровала.

– Peste! quelle chaleur, quelle éloquence! Et quelle jolie femme! – добавлял он. – Regardez moi ces doigts fuselés![279]

Мы часто приглашали его обедать с нами в отеле. Однажды, когда Алекс после обеда поднялась в свою комнату, чтобы принести и показать ему портрет Тима; я воспользовалась случаем и поделилась с maître Jackelard своими опасениями, как бы Алекс не соскучилась и не бросила учебники.

– Что ж! – отвечал он, подумав, – этому можно помочь. Пусть m-me de Borissoff приходит ко мне в свободное от занятий время. Я дам ей старые dossiers тех процессов, которые когда-то защищал. По ним она может составлять речи, а я затем их поправлю, объяснив ей сделанные ошибки. Это ее развлечет и к осени, ко времени поступление на адвокатские курсы, она уже сделает значительные успехи, Алекс с восторгом ухватилась за предложение Jackelard. Со страстью принялась она писать свои первые шедевры и декламировать их затем, ходя по комнате.

– Как это увлекательно! – говорила она мне. – Только знаете что? Я боюсь, не больна ли я. Сейчас, защищая убийцу, я плакала, а, между тем, какое мне до нее дело? Я ее никогда не видала и чуть ли она ни умерла двадцать лет тому назад…

– Ага, почувствовали священный огонь! Что ж, радуйтесь своим слезам: они доказывают, что вы талант, а не ремесленник. Нельзя хорошо писать, не плача над горестями своих героев, не смеясь их остроумным словам, не радуясь их успехам. Слезы, что падают на рукопись, высыхают на типографских станках, но они таинственным, непонятным образом передаются читателю. Этим объясняется, почему многие, красиво и умело написанные произведения оставляют публику равнодушной, а наивно, неловко сочиненное, ее захватывает. To же самое можно сказать и про адвокатские речи…

Видя ее занятия правильно налаженными, я стала уговаривать Алекс обратиться за советом к одному из лучших парижских докторов по женским болезням. Алекс долго упорствовала, наконец, согласилась, поехала и вернулась в восторге. Знаменитость объявила ей, что хотя болезнь очень запущена и потребует тщательного лечения, но нет никаких данных считать ее неизлечимой.