Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век - [100]
Неожиданно Декан вызвал Валентина и вернул ему мой опус со словами: «Очень жаль, если ваша племянница, у которой такие хорошие рассказы, не будет принята. Отдайте ей это, растолкуйте, что к чему, и пусть перепишет».
Это было неслыханное благодеяние, повергшее меня в отчаяние из-за моей бездарности, и в угрызения совести за подлог. Но времени на переживания не было. Валя жестко высмеял мои комплексы, объяснил, что надо не просто раскадровывать эпизод, а придумать внутри него действия: «Например, так…» «Или, например, так…»
— А теперь придумывай и пиши сама.
То, что я справилась сама, несколько заглушило голос совести. Нечего говорить, какую благодарность, осложненную описанными выше комплексами, я испытывала.
На первом курсе были две сценарные Мастерские. Одну вел Декан. Очевидно, он собирался взять меня к себе. Мастером во второй Мастерской был Н. А. Коварский, известный кинокритик. Он взял список поступивших и отметил фамилии: «Этих я беру к себе». Его положение в «табели о рангах» было много выше, и Декан смолчал.
Так я оказалась в Мастерской Коварского. И считаю это крупнейшей удачей в своей жизни.
Он мастерски вел мастерство. Он придумывал интересные задания для этюдов «на сюжет», «на характер», «на состояние», а потом, разбирая наши опусы, извлекал из написанного такие неожиданные возможности, такие повороты, что мы только ахали и восторженно переглядывались.
Главной свой задачей он считал, видимо, воспитание у нас хорошего литературного вкуса. Он говорил, что сценарий при всей своей специфике должен обязательно быть и литературным произведением.
В творческих заданиях он широко использовал классику. Даже предлагал какую-нибудь сцену, коротко упомянутую автором, развернуть и написать подробно «за автора». Учил стилистике. И поэзии. Стихи он начинал читать внезапно. Ну, просто человеку понадобилось, чтобы они сейчас прозвучали.
Интересно, что и Ведьма I Таганрогская, и Ведьма II Уфимская, и теперь вот Мастер прибегали к чтению стихов как к почти единственной возможности открыть нам глубины мироздания и приподнять наши души.
Поэзия безотказно служила своему делу.
…Мы идем гурьбой за ним от Института к трамвайной остановке через площадь ВДНХ, мимо мухинского памятника рабочему и колхознице.
«Все это было, было, было/ Свершился дней круговорот/ Какая власть, какая сила/ Тебя, прошедшее, вернет?» — Александр Блок.
И Гумилев, и Мандельштам… Стихи, которые в то время никто больше нам не прочитает.
Но это было уже в Москве. А в Алма-Ате…
Декан пригласил меня в пустую аудиторию. Сел за стол, усадил напротив.
— У меня к вам одна небольшая просьба.
— Пожалуйста, — откликнулась я радостно.
— Я прошу вас написать в Дирекцию заявление о том, что Коварский совершенно не удовлетворяет вас и ваших товарищей как мастер. Что преподавание его порочно, даже вредно…
Что-то обрушилось. И я оказалась под обломками.
— Ну, текст мы обсудим. Важно, чтобы письмо было написано вами, и важна ваша подпись.
Только бы не потерять сознания… Голос у меня пропал. Я замотала головой.
— Как это понять? Вы отказываетесь? Это — отказ?
— Да, — наконец выдавила я.
Глаза его стали маленькими и сверлящими:
— Вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете?
Молчу. Я не могу отдать себе отчет в том, что делается.
Он встает.
— Этого разговора не было, — ледяным голосом говорит он. — Поняли? Не было.
И уходит, тихо прикрыв дверь.
Я остаюсь в пустой аудитории. Утыкаюсь в скрещенные на столе руки. Видимо, он твердо рассчитывал, что я должна заплатить услугой за услугу. На том вступительном экзамене. Вот ведь как все обернулось. А я? Вместо того чтобы гневно… нет, спокойно… нет, презрительно бросить ему в лицо отказ, только мотала головой. Растерялась? Но ведь у меня такой опыт в жизни по части предательства и доносов. Одна Циля чего стоит! Нет, не так бы поступила моя мать… Или Валя… Валя!
Я кинулась искать его. Старшекурсники жили не в основном корпусе, а в деревянном флигеле.
— Мерзавец! — воскликнул Валентин. — Вот подонок. Ну, я скажу ему пару теплых слов…
— Не надо, — взмолилась я.
— Еще как надо! И Коварского предупредить.
Дня через два Валя перехватил меня в коридоре:
— Николай Аркадьевич поблагодарили сказал, что для него это не новость, что ему известно об интригах Декана. Но что он не собирается тратить время и силы на это ничтожество.
Оказалось — зря. Декан умел ждать. Со мной он был зловеще любезен.
А у нас в Мастерской шла все более серьезная работа. Сначала экранизация новеллы, а потом полнометражные сценарии по выбранным нами произведениям.
На третьем курсе я писала сценарий по «Детству Тёмы» Гарина-Михайловского, на четвертом экранизировала «Педагогическую поэму» Макаренко.
Мы теперь очень редко ездили на уроки мастерства в институт (три-четыре часа на дорогу). Собирались у Николая Аркадьевича на квартире. Это создавало дружескую, почти семейную атмосферу. Самый сокрушительный разнос смягчался ею[12].
Но чаще Коварский ограничивался язвительными репликами, которые не только сразу показывали твой промах, но и открывали надежду на счастливую находку.
Он, как и Ведьма I, обращался к своим ученикам на «вы».
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Заговоры против императоров, тиранов, правителей государств — это одна из самых драматических и кровавых страниц мировой истории. Итальянский писатель Антонио Грациози сделал уникальную попытку собрать воедино самые известные и поражающие своей жестокостью и вероломностью заговоры. Кто прав, а кто виноват в этих смертоносных поединках, на чьей стороне суд истории: жертвы или убийцы? Вот вопросы, на которые пытается дать ответ автор. Книга, словно богатое ожерелье, щедро усыпана массой исторических фактов, наблюдений, событий. Нет сомнений, что она доставит огромное удовольствие всем любителям истории, невероятных приключений и просто острых ощущений.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Воспоминания Раисы Харитоновны Кузнецовой (1907-1986) охватывают большой отрезок времени: от 1920-х до середины 1960-х гг. Это рассказ о времени становления советского государства, о совместной работе с видными партийными деятелями и деятелями культуры (писателями, журналистами, учеными и др.), о драматичных годах войны и послевоенном периоде, где жизнь приносила новые сюрпризы ― например, сближение и разрыв с женой премьерминистра Г. И. Маленкова и т.п. Публикуются фотографии из личного архива автора.