Моё печальное счастье - [29]

Я привстала и, вцепившись руками в спинку кровати, вылила на него всю копившуюся во мне горечь. Мне было все равно, как я выгляжу в тусклом свете лампы. Он мог сколько угодно глазеть, если это нравилось ему, месье Руленду.

— Вы жалкий тип! — ополчилась я на него. — Так я и поверила вашим слезливым россказням! Прекрасные воспоминания о прошлом — уж я-то знаю, чего они стоят.

Он был застигнут врасплох моим неожиданным нападением. Подтянув колени к груди под одеялом, он сжался, как испуганный мальчик, которому долго потакали и который вдруг понял, что перешел границы дозволенного.

— Не любовь заставляет вас вернуться, месье Руленд. Хотите узнать, что? Угрызения совести. Вы мучаетесь из-за того, что убили свою жену!

Как же чудовищно и внезапно он постарел прямо на глазах! Не знаю, возможно, так казалось из-за его несуразной позы, сгорбленной спины, но ему можно было дать сейчас лет на десять больше.

— Луиза!

Это была скорее жалоба, чем упрек.

— Ведь вы же убили Тельму, признайтесь!

— Луиза!

Он повысил голос.

— Луиза, вы говорите ужасные вещи!

— И однако это правда.

— Да нет же, нет!

— Да! Вы убили ее, потому что застали в машине с этим седовласым. Она хуже последней подстилки, месье Руленд. Вы знаете что означает по-французски «подстилка»? Это значит «потаскуха». Ваша жена и была такой — настоящей потаскухой. Поэтому вы убили ее. Не удивительно, что не находят того автомобилиста, который поднял шлагбаум! Ведь это вы его подняли! Тельма спала в машине. Вы оставили автомобиль с ней на переезде, а сами забрались на насыпь, чтобы полюбоваться катастрофой!

Эта картина, как живая, стояла у меня перед глазами, и я описывала ее, как вспоминают виденное однажды, внося уточнения, приводя детали… Я уже не впервые с той знаменитой ночи прокручивала мысленно этот «фильм ужасов». Я увидела его во взгляде мадам, пришедшей в сознание в карете скорой помощи. Именно это я услышала бы от нее, не помешай ей смерть.

— Я не знаю, как вам удалось пораниться. Возможно, вы специально этого и не делали, просто вас ударило обломком железа. Как бы то ни было, этот несчастный случай и не случай вовсе, а преступление. Вы убили жену! Вы убили свою жену!

Я вопила, надрывая себе голосовые связки. Во рту был отвратительный привкус крови.

Руленд выскочил из постели и грубо скрутил меня. Я испугалась за свою жизнь и отчаянно отбивалась. Джесс бросил меня на кровать. Я была беззащитна, растянувшись поперек матраца. Джессу было достаточно нажать на мою свесившуюся голову, чтобы сломать мне шею. Я улыбнулась:

— Ну что ж, давайте! Убейте теперь и меня, чтобы заставить замолчать!

Он ослабил хватку, но не отстранился. Янтарного цвета кожа на его груди как бы освещалась полыхавшим внутри его гневом.

— Вы отвратительная маленькая лгунья!

— Вы убили ее!

— Если вы еще раз повторите, я раздавлю вас, как вредное насекомое!

— Вы убили ее!

Он закрыл лицо руками. Сквозь стиснутые пальцы доносились невнятные звуки, английские слова. Я сжалилась:

— Джесс… послушайте, это ничего не меняет в моей любви к вам. Я понимаю, почему вы это сделали. Это останется нашей тайной, которую никто никогда не узнает. Никто!

Слушал ли он меня? Я умолкла. Ветер завывал в саду, расшатывая деревья, а качели испускали жалобные звуки наподобие ржавого флюгера. Его руки бессильно упали.

— Почему вам пришла в голову эта гнусная мысль, Луиза?

Чтобы остаться в выигрыше, мне следовало идти до конца.

— Это вовсе не моя мысль, месье Руленд. Мадам рассказала мне, как все произошло, в карете скорой помощи по дороге в больницу.

— Нет!

— Да!

Джесс направился к комоду, открыл нижний ящик и что-то вынул. Я испугалась, подумав о револьвере. Но это оказалась книга в черном переплете, на котором золотыми буквами было написано: «Библия».

— Вот Библия, на которой я венчался, — серьезно объявил Джесс. — Поклянитесь на этой священной книге, что моя жена действительно обвинила меня перед смертью.

Меня пронизала дрожь с ног до головы. Могла ли я поклясться, что говорила правду? Ведь Тельма мне ничего не сказала, только ее глаза…

— Клянусь!

Он положил Библию на ночной столик. Со стороны эта сцена должна была выглядеть как гротеск. Когда я представляю мужчину в пижаме, просящего голую девушку поклясться на Библии, мне становится стыдно. Меня унижает не собственное клятвопреступление, а ребяческое поведение Джесса в столь драматических обстоятельствах.

— Что именно она вам сказала?

Я нашла гениальный выход. Я выдала ему фразу по-английски. Когда еще при жизни Тельмы я спрашивала, кто из них просил подать кетчуп или горчицу, Тельма произносила что-то вроде «ит'с Джесс».

— Отвечайте, Луиза, что сказала вам моя жена?

Гнев его прошел, и он напоминал сейчас побитую собаку.

— Она сказала: «Ит'с Джесс».

— А дальше?

Значит этого было ему мало, он ждал дополнительного подтверждения обвинения.

— А потом она добавила…

В эту секунду я не знала, что скажу. Но на собирающегося совершить подлость всегда сойдет вдохновение:

— Она добавила по-французски: он хотел моей смерти, он хотел моей смерти!

Я никогда не забуду, что за этим последовало. Джесс громко закричал; с таким звуком падает дерево, отрывающееся от своих корней с последним ударом топора лесоруба. Это был ужасающий вопль. Если вы однажды будете мчаться в автомобиле со скоростью сто километров в час и обнаружите, что отказали тормоза, возможно, вы испустите именно такой вопль.