Если бы нашелся парень, сумевший меня убедить, что он выполнял работу более омерзительную, чем та, которой я занимаюсь в течение недели, он получил бы право на воинские почести, спасение души и сидячее место на железных дорогах.
Надо иметь крепкое сердце и хорошие нервы, чтобы выдержать этот шок. Я его выдерживаю, потому что моя работа состоит как раз в том, чтобы не привередничать.
Я целую неделю разъезжаю по моргам Франции, ища труп... Не труп пропавшего без вести, которого мне поручено найти, а труп, которым намеревается завладеть наша Служба.
Это самая что ни на есть чистая работа, какой бы ошеломляющей она ни казалась. Мы хотим заполучить мертвеца, и мне поручено подобрать идеального жмурика, а это очень непросто.
Непросто потому, что покойничек, необходимый нам, должен отвечать очень строгим требованиям. Во-первых, это должен быть мужчина. Во-вторых, он должен иметь рост метр восемьдесят четыре, возраст около тридцати, быть блондином и иметь все зубы, кроме малого коренного, который должен быть серебряным... Как видите, задача достаточно сложная.
Она настолько сложна, что до сих пор, осмотрев морги Парижа, Руана, Лилля, Реймса и Страсбура, откуда нам приходили сообщения о наличии жмуриков, подходящих под описание нашего идеала, я не смог найти эту редкую птицу.
В Лилле у меня появилась довольно серьезная надежда... Там был блондин в метр восемьдесят два, но у него не хватало половины зубов и были обрублены два пальца... Непруха! Самая малость, и мне бы повезло.
Так что дверь орлеанского Института судебной медицины я открываю, уже почти ни на что не надеясь.
«Зачем ехать в Орлеан в десять вечера?» – говорила жена одного крестьянина, хотевшего купить машину.
Сейчас как раз десять часов, но утра, а не вечера! Если бы я сказал людям, видевшим, как я вхожу в здание, о цели моего визита, у них, наверное, были бы такие рожи!
Немного близорукий тип, затянутый в слишком тесную для него форму, идет мне навстречу по выложенному плиткой коридору.
– Что вам угодно? – спрашивает он.
– Я по поводу моего пропавшего кузена... В полиции мне сказали, что среди ваших постояльцев есть мужчина, похожий на него. Я могу его опознать?
Он не возражает.
– Пойдемте...
В здании витает отвратительный запах смерти и дезинфицирующих средств.
Мы проходим по лабиринту коридоров и спускаемся в подвал на лифте, вытянутом в длину намного больше, чем в высоту.
Внизу запах смерти усугубляется сыростью. У меня начинаются покалывания в спине...
– Входите! – приглашает хозяин этого царства мертвых и толкает толстую дверь, непробиваемую, как дурость клиентки гадалок.
Помещение, в которое я вхожу, похоже на все остальные в подобных местах. Оно голое, ледяное, белое, и вам не надо думать о грустном, чтобы сохранить серьезный вид.
– Как выглядит ваш кузен? – спрашивает парень. Я даю краткое описание.
– Понятно, – отвечает он. – Наверняка бедняга, поступивший в прошлый четверг...
– Что с ним случилось?
– Самоубийство. Отравление газом.
Согласитесь, что надо быть полным кретином, чтобы убивать себя газом при нынешних ценах на него!
Тип в форме тянет за ручку, слышится шум шаров, перекатывающихся в металлической трубе, и ящик открывается.
Внутри лежит самый лучший экземпляр из всех виденных мною до того. На первый взгляд это как раз то, что нужно... Ему лет тридцать, он блондин, и, если мой глазомер не разладился, в нем есть метр восемьдесят четыре.
Я подхожу и поднимаю его губы, чтобы осмотреть клыки. Все налицо. По-моему, я таки нашел свою редкую птицу...
– Вы его узнаете? – спрашивает меня служащий.
– Да, – отвечаю, – это он... – И спрашиваю: – Как это произошло?
– Кажется, Он некоторое время жил в маленькой меблирашке и там покончил с собой...
– Из-за женщины?
Он пожимает плечами, показывая, что этого он не знает, но нисколько не удивится, если все окажется именно так.
– Почему не известили семью? – восклицаю я.
– Откуда мне знать... Обратитесь в полицию... Я благодарю его, стираю воображаемую слезу в углу глаза и сматываюсь, сказав, что приму необходимые меры, чтобы забрать тело своего несчастного родственника, которое собираюсь предать погребению достойным образом.
Из морга я еду в Сюртэ и спрашиваю дивизионного комиссара Рибо. Это мой старый корешок, с которым я сдружился, еще когда мы оба работали в Париже. Он разожрался как боров, и его глаза растворяются среди толстых щек, как таблетки сахарина в стакане горячей воды.
– Привет, Толстяк! – говорю я.
Он хмурит брови, отчего его глазки исчезают совершенно.
– Да это ж Сан-Антонио! – наконец выговаривает он.
– Во плоти и в костях, но с меньшим грузом жира, чем ты! – отвечаю.
Он мрачнеет. Все толстяки мрачнеют, когда их поддразнивают.
– Ну-ка встань, я хочу увидеть твой дирижабль во всей красе!
– Месье все так же остроумен, – ворчит он.
– Совершенно верно, – отвечаю. – Это помогает убить время... Мы убиваем так много людей, что надо как-то разнообразить себе жизнь...
Я пожимаю пять савойских сосисок, воткнутых в головку сыра, что вместе составляет его руку.
– Ну, чего новенького? – спрашивает он.
