Многоликость смерти - [6]

ЕККАЕЗИАСТ 3:1-2

Я окончил антропологический факультет университета. Это может показаться не слишком подходящим образованием для пастора. Но со временем я убедился, что это помогло мне лучше понимать культуру других народов, и я никогда не предполагал, каким полезным это окажется для моей будущей миссионерской деятельности во всём мире.

Я просто потрясён тем, как привычки и традиции влияют на человеческое восприятие реальности. Взгляните внимательно в зеркало истории, и вы увидите присущие каждой эпохе своеобразные живопись, музыку, архитектуру, литературу и манеры поведения. Иногда те из нас, которые прожили пятьдесят или более лет, начинают покачивать головой и говорить: «В моё время было иначе...» Конечно, было. И однажды наши дети повторят это, когда скажут нашим внукам: «Когда я был в твоём возрасте...»

Отношение к смерти изменилось больше, чем стиль одежды. Мы прошли период формального запрета и достигли «засилия мрака». За последние десять лет о смерти было написано гораздо больше книг, чем за всё предыдущее время.

Несколько столетий назад смерть была ритуалом. Зная, что его конец близок, умирающий готовился к смерти, как, например, это сделал сэр рыцарь Ланцелот. После ранения, полученного в сражении, он был уверен, что умирает. Поэтому он распростёр свои руки так, что его тело приняло форму креста, повернул свою голову на восток к Иерусалиму, — и так приготовился встретить смерть.

Смерть имела свой определённый порядок. И если умирающий был не в состоянии помнить его, то окружающие помогали ему соблюдать ритуал смерти. Один историк, внимательно изучающий историю Средних Веков, написал, что «умирающий должен был обязательно лечь на спину, обратив своё лицо к небесам».

Сегодня на экранах телевизоров наши умирающие герои примитивно падают навзничь с коротким «ох!» — в лучшем случае. Они дёргаются, разражаются припадком гнева или просто опрокидываются на землю, не оставляя для последующих поколений никаких важных слов. «Его последними словами было...» — теперь заменено дешёвым зрелищем.

Наиболее романтической традицией прошлого являлись фразы, подобные Гамлетовскому «быть или не быть, вот в чём вопрос», которые маскировали уродство смерти прекрасными лирическими словами.

В старину сцены прощания у постели умирающего являлись особым событием, в котором принимали участие друзья, родственники и дети. На иллюстрациях старинных книг часто встречаются изображения высокой постели, на которой возлежит умирающий в окружении людей с различными выражениями горя, участия или даже равнодушия. Комната умирающего в те далёкие времена была похожа на Большую Центральную Станцию. Однако в конце восемнадцатого века, с развитием основных принципов гигиены, врачи стали выступать против такого скопления народа в спальне умирающего.

Раньше считалось совершенно необходимым, чтобы в свои последние дни человек искал общения и примирения с Богом и своими близкими. Люди готовились к смерти. И последняя воля уходящего выражалась не только в подробно составленном им плане, но и в утверждении основания его веры. Например, вот что написал Патрик Генри в своём завещании:

Я сегодня передаю всё своё имущество моей семье. Но существует ещё что-то большее, что я хотел бы им передать — это вера в Иисуса Христа. Если бы они имели только это и больше ни одного шиллинга, то были бы богатыми; но если бы они получили в наследство весь мир, кроме веры в Иисуса — они были бы совершенно нищими.

Однако уже со второй половины восемнадцатого века замечаются перемены в составлении завещаний. «Набожные слова, выбор гроба, установление религиозной службы, раздача милостыни нищим — полностью вышли из употребления; завещание было сокращено до предела и стало представлять собой лишь акт о передаче большого или малого имущества. Завещание приобрело вполне светский вид...»

Историк комментирует: «Это можно понимать так, что бездуховность явилась следствием полной христианизации общества».

Для меня представляет интерес то, что в наши дни происходит возвращение к завещаниям, составленным действительно по-христиански.

В девятнадцатом столетии люди стали заботиться о новых декорациях к смерти. Это были похоронные процессии, траурные одежды, просторные кладбища, регулярные посещения могил близких и паломничества ко гробам усопших. Прощание с жизнью окружалось особой ритуальной пышностью.

Но времена меняются. Как только двадцатый век с его быстрыми переменами в сфере технологии, коммуникации и всего стиля жизни начал свой бег к будущему, смерть стала запретной темой. Многие люди стремились оберегать детей от присутствия у постели умирающего и даже от самого созерцания смерти. Смерть стала частным делом; в больницах даже родственникам тяжелобольного не разрешали присутствовать при его кончине.

Всё это привело к исчезновению траура и скорби в нашем веке на много лет. Общество всё меньше и меньше интересовалось кончиной своих членов. Англичанин Джеффри Горер, вследствие своего личного опыта, занялся изучением причин такого современного отношения к смерти и трауру. Он потерял своего отца в 1915 году на Лузитании, поэтому никогда не смог увидеть его тела. Только в 1931 году ему впервые довелось увидеть мёртвого человека и иметь возможность наблюдать и испытать скорбь и горе прощания. Также в конце сороковых годов он пережил смерть двух своих близких друзей и был потрясён традиционным скупым проявлением траура. В 1955 году он опубликовал статью под названием «Порнография Смерти». В ней он показывает, что в современном обществе смерть подвергается такому же стыдливому замалчиванию, как и секс во времена королевы Виктории. На место одного запрета стал другой.