Многоликий. Олег Рязанский - [131]

   — Один хрен. А пленные кто?

   — Рязанцы.

   — Ну, полежи отдохни... — Юшка стукнул булавой по голове мужика, тот закатил глаза.

Монашек всё так же молился, стоя в пыли.

Юшка прицепил булаву на седло, достал из налучья лук, натянул тетиву, расстегнул колчан, извлёк стрелу и, скрываясь за мощным крупом коня, двинулся к лесу.

На опушке, поросшей кустарником, появился человек.

   — Ну, что там, чего возитесь? — крикнул он.

Юшка, не отвечая, сделал ещё несколько шагов, приближаясь к нему.

   — Эй, паря, стой, где стоишь!

Юшка замедлил шаг, наложил стрелу на тетиву, выскочил из-за коня и, не медля, выстрелил.

Человек на опушке упал со стрелой в шее. Юшка негромко свистнул, конь подбежал к нему, как собака, вспрыгнул в седло и поскакал к лесу. Второй разбойник, выбежавший на опушку, так и не успел понять, что происходит, рухнул со стрелой в груди — Юшка стрелял на скаку тоже хорошо.

«Если тать не соврал, остался один», — подумал Юшка, спрыгивая с седла.

Не соврал, понял он, выбегая на полянку: там стоял, напряжённо вслушиваясь, один человек. Двое пленников лежали, связанные по татарскому обычаю — спина к спине — у кустов, ещё один — у костра.

Юшка поднял лук — если тати сами лезут под стрелы, так поделом им! Последний разбойник рухнул головой в костёр — пущенная с близкого расстояния стрела вошла в грудь по самое оперение и при падении сломалась под тяжестью тела. Жаль, конечно, стрелы, — Юшка точил и клеил их сам, иногда на одну уходило чуть ли не два дня...

   — Потерпите, мужики! — крикнул связанным. — У меня там недобитый остался!

Он выбежал из леска. Монашек всё так же молился поодаль, а тать уже начал приходить в себя — сидел, тупо поматывая головой. Юшка подбежал к нему, сорвал кушак, связал за спиной руки, рывком поднял, поставил на ноги, сказал, зловеще улыбаясь:

   — Топай, не мне ж тебя тащить! — И крикнул монашку: — Святой отец, иди за мной, всё кончено.

На полянке ничего не изменилось. Юшка бросил взгляд на лежащего у костра — то был труп, страшно изуродованный: видимо, беднягу пытали. Подошёл к связанным, хозяйским глазом оценил настоящий волосяной ордынский аркан и принялся его распутывать, бесцеремонно переворачивая пленных.

   — У тебя что, ножа нет? — прохрипел младший.

   — Нож есть, но зачем добру пропадать.

Наконец он освободил пленникам ноги, и пока те, кряхтя, поднимались, деловито смотав аркан, свистнул — меж кустов продрался конь. Юшка подвесил на седло второй аркан и только после этого спросил:

   — Как же это вас, троих мужиков, повязали?

   — Заарканили, — коротко ответил младший. Видимо, он был главным в троице.

   — Небось когда от воды ваши кони отряхивались? — догадался Юшка. Он и сам бы действовал так же, если б решил брать пленников на переправе.

Младший мрачно кивнул. Его лицо показалось Юшке чем-то знакомым. Бородка ухоженная, лоб высокий, чистый...

   — Как звать тебя? За кого Бога молить, кому свечку ставить?

   — Юшка.

   — Юхим, что ли? — подал голос второй пленник.

   — Не, Юрий значит.

   — Где воевать научился?

   — На меже... — ответил Юшка, вглядываясь в младшего. — А не Фёдор ли Олегович ты будешь?

   — Он самый.

Фёдор произнёс это спокойно, однако Юшка заметил, как подобрался его спутник, стараясь незаметно придвинуться к оружию, лежащему у костра.

   — Сядьте-ка, парни, в сторонку, на оружие не коситесь. Иначе у нас разговору не получится. Мне-то вы и вдвоём не страшны, однако зачем вас в соблазн вводить.

   — Ты как со своим князем разговариваешь? — подал голос второй пленник, по облику воин.

   — А он мне не князь.

   — Ты ж рязанский, — удивился воин. И повторил, подчёркивая открытое «я» в слове «рязанский».

   — Был я рязанским, пока твой батюшка, Фёдор Олегович, моего господина в монастырь не заточил, вотчины не лишил...

   — Постой — ты не меченоша Степана Дебрянича, стольника и сотника?

   — Он, знамо дело. Но всё равно, отойдите от оружия и сядьте в сторонке.

Бывшие пленники с видимой неохотой выполнили просьбу — сели в стороне.

   — Мы со Степаном к Дмитрию Московскому отъехали, так что Олег Иванович мне теперь не указ.

   — Жаль, что батюшка поспешил тогда. О Степане да и о тебе на меже до сих вспоминают добрым словом.

   — Тебе откуда знать, Фёдор Олегович?

   — Мне батюшка сторожевой полк под руку отдал.

   — Что ж тебя, князь-воевода, сюда занесло? На московской меже у нас отродясь сторожей не было. Да ещё на этом берегу.

   — К Дмитрию нас повезёшь?

   — С Дмитрием мои пути разошлись.

   — Что же вы так — с моим батюшкой Степан характером не сошёлся, с Дмитрием пути разошлись?

   — Наше это дело... — нахмурился Юшка. — Не служу я ныне Дмитрию, вот и весь сказ.

Фёдор помолчал, разглядывая его. Перевёл взгляд на монашка, который всё это время хранил молчание.

   — А где сам Степан?

   — Зачем он тебе?

   — Хочу службу ему предложить.

   — В узилище бросил его Дмитрий, — неохотно признался Юшка. — Ещё до Тохтамыша. А после татарвы в Москве не то что человека, собаки живой не осталось.

Фёдор что-то обдумывал.

   — А ты ко мне в таком разе не пойдёшь служить?

   — Мы боярина Корнея кровно обидели.

   — То моя забота. Решай. Я бы тебя дружинником взял.