осемь с половиной веков назад облака в небесном океане плыли так же неторопливо, как и теперь. И загорелый большеголовый мальчик с выгоревшими до белизны, спутанными волосами, что лежал на песке на берегу Десны, закинув руки за голову, отличался от нынешних мальчишек разве что более развитой мускулатурой. Он лежал и, прищурившись, смотрел в небо, провожая глазами летучие облака. Вот одно облачко наползло на солнце. Ещё минуту назад оно казалось таким крохотным, лёгким, что дунь — и нет его. Но стоило ему заслонить светило, как вдруг всё вокруг померкло.
Не так ли и в жизни?
В её ясное, радостное течение вдруг вторгается внезапно что-то смутное, и тогда тревожным предчувствием затемняется всё окрест.
Мальчик тяжело, не по-детски, вздохнул.
Ещё утром день обещал быть таким же счастливым и светлым, как и все проведённые здесь, под Черниговом, в отцовском загородном дворце, недалеко от впадения реки Снов в Десну.
Закончив занятия с дружинниками, Святослав совсем уже было собрался бежать со сверстниками на речку, но решил заглянуть к матери на женскую половину.
Она сидела перед большим полированным серебряным зеркалом, разглядывая своё лицо, и крупные слёзы стекали по румяным упругим молодым щекам.
Он тихонько отступил, не решившись вторгнуться непрошеным во взрослое горе.
Не решился потому, что знал, какое это горе, знал, что ему причиной, знал — да и как можно было не знать, если об этом шушукался весь княжий двор, — у отца новая наложница там, в Чернигове...
— Святослав! — донёсся до него звонкий мальчишеский голос.
Мальчик недовольно поморщился и закрыл глаза.
— Святослав! — Голос теперь раздался совсем рядом.
Через мгновение на его лицо упала тень.
— Ну чего тебе? — не открывая глаз, раздражённо спросил Святослав.
— Раки! — радостно сообщил голос. — Там, за старой ивой, в протоке, в глинистом откосе, как я и говорил. Раки!
Святослав лениво открыл глаза.
Над ним стоял загорелый до черноты голый парнишка примерно одного с ним возраста, может быть, годом младше. Худой, даже тощий — ребра можно пересчитать, — но жилистый и высокий. Тёмные нечёсаные волосы спадали на зелёные, удлинённые, какие-то бесовские глаза. И ещё обращала на себя внимание его нижняя губа. Она слегка отвисла, потому что её уродовал шрам, и оттого лицо мальчика имело всегда чуть презрительное выражение.
И звали его странно, видимо, из-за губы, — Ягуба. Он пристал к ватаге, с которой княжич Святослав бегал на Десну купаться, совсем недавно. Сыновья отцовских старших бояр и дружинников, гордые тем, что они составляют ядро его только ещё складывающейся дружины, отнеслись к новичку настороженно, даже враждебно. Зато Святослав обращался с ним по-дружески. А Ягуба, казалось, не обращал никакого внимания ни на косые взгляды мальчишек, ни на внимание княжича. Показывал места, где особенно хорошо клевало. Плавал на остров наперегонки со старшими и нередко побеждал. Приволок недоделанную долблёнку. Оказалось, что с этой полулодкой, полубревном очень интересно играть и плавать в затишке, на отмели. По вечерам, когда княжич с друзьями уходил домой, он исчезал. Никто не спрашивал его, с кем он живёт, чем питается, где спит. Порты на нём были такими ветхими, что, обычно безразличный к чужому мнению, он, пожалуй, испытывал смущение. Во всяком случае, одевался Ягуба всегда немного в стороне от мальчишек.
