Многоцветные времена [Авторский сборник] - [11]

К пустыне можно привыкнуть, к постоянным блужданиям в ней и ночлегам у подножья барханов и к тропинкам еле заметным — ведь среди них есть тропы, по коим с XIII века по XIX ходили караваны из Багдада в Хиву. В пустыне есть свой этикет и своя мораль, свой суд чести. Свои особенности: так, персидский серебряный кран кое-где предпочитается червонцу, ибо иной кочевник не понимает бумажных денег и любит только звонкое золото или серебро. У пустыни есть свои банкиры, герои и знатоки. Славнейший из людей Кара-Кум, Иншихов Ташаузский, имеющий орден Красного знамени за походы против Джунаида, не собьется с пути ни днем, ни ночью. Никакого компаса или карт у него нет. Про Иншихова говорят удивленные соплеменники, что он потому так уверенно водит караван, что впереди его всегда идет шайтан, которому он продался, и несет в руке свечку; огонь ее никогда не погаснет и бывает днем красного, а ночью белого цвета. Возможно, что это так и есть. «Знакомый дьявол лучше незнакомого человека», — сказано впервые не вчера; в этой фразе вся мудрость пустыни, только думаю, что этот шайтан живет не впереди старика, а в нем самом. Кто сто раз прошел путь из Ташауза на Мерв и Ашхабад и обратно, тот в сто первый раз не собьется…

Вараны

Кочевник, разъедаемый страшной болезнью, сжавшийся, исхудавший, с хрипом в горле, отрезал голову громадной стодвадцатисантиметровой ящерице и положил ее сушиться. Когда она высохнет, он с отчаянием измелет ее в порошок и набьет им чилим, к которому не советуется прикасаться никому. Хозяину его нечего терять. Странный синий горький дым пойдет из погибшей головы ящерицы, и, взглянув на труп ее, знающий человек с сожалением воскликнет: «Какой замечательный варан!»

— Нет варан, — скажет сифилитик, глотая едкий и чешуйчатый дым, — зем-зем, касаль…

Да, это варан, именуемый зем-земом и касалем (больным), хотя он более здоров, чем его пациенты. Кочевники верят в целебную силу его измолотой и выкуренной головы. Они же боятся, чтобы он не пробежал между ног. Это лишает мужчину мужской силы.

Варан бегает по пустыне, как заведенная модель крокодила, и жрет своих меньших собратьев. До наших дней на свободу и жизнь этой удивительной полосатой ящерицы никто особенно не покушался. Раз экскурсия москвичей привезла в Москву в зоологический сад несколько экземпляров, но большинство спокойно и независимо жило, не чувствуя над собой беды.

Недреманное око Госторга давно приглядывалось к безработному животному и, наконец, отдало приказ по своим отделениям — заготовить как можно больше варанов. Что значит заготовить? На местах недоумевали. Призвали мальчишек и сказали на одном из пунктов:

— Ну-ка, сообразите варанов, да побольше…

На утро сорок варанов, упиравшихся всеми ногами, бивших хвостами, шипевших всякие пустынные ругательства, были притащены на веревках, как собаки, смелыми охотниками. Вараны никогда не видели на одном месте такого количества соплеменников. Они попытались вступить в битву тут же со своими мучителями, но их били по головам камчами, и тогда они решили всласть полакомиться друг другом. Свист, шип и треск хвостов наполнили всю факторию. Растерявшиеся служащие не знали, что с ними делать. Саженные ящерицы вставали на дыбы и плевались. Куда было девать их, чем кормить, как сохранять — инструкции не было.

Мальчишки требовали денег и грозили бросить своих пленников во дворе и уйти. Запросили центр. Вараны неистовствовали. Они отравили жизнь всем. Наконец вышел радостный заведующий, получивший по телеграфу разъяснение, и объявил:

— Режьте их, сволочей, и снимайте осторожно с них шкуру. Чтобы я умер, если знаю, как это делается…

Все с радостью приступили к великому избиению. Госторг продал кожи варанов за границу на дамские сумочки и туфли — и опомнился, ибо он зараз в медовый месяц вараньего своего увлечения истребил до десяти тысяч этих животных. Варан же размножается чрезвычайно медленно, как животное почти философское и ироническое.

Ночной омач

Знающий человек уверял нас, что омач или азал — тяжелейший деревянный плуг — изобретение рабской культуры — изгнан навсегда из его района, сожжен и прах его развеян.

Он показывал нам хартии, на которых была начерчена вся система жизни района, через общее собрание колхоза до МТС — машинно-тракторной станции, — шутка сказать — в 66 тракторов. Мы списывали в свои записные книжки удивительную лестницу труда, предусматривающую особую роль каждой ступеньки. Затем мы пили чай. Затем наступила ночь, теплая, опьяняющая, благоуханная, лунная ночь. Мы разнежились, нам захотелось видеть ночную пахоту тяжелыми тракторами «Валлис», мы хотели упиться зрелищем индустриализации. Нужно было найти тракторы. Мы пошли сначала по дороге, прислушиваясь, откуда донесутся их победные ночные шипы. Мы услышали их очень близко и с разных сторон одновременно. Потом сверкнули где-то в низких кустарниках их фонари, и шипенье их перекрыло крик лягушек и цикадный лязг. Мы бросились по следу.

Мы избродили множество полей, сваливаясь не раз в арыки, упираясь в дувалы, в чащу деревьев, в глинобитную стену, и всякий раз, когда нам казалось, что мы уже достигли цели, — шум тракторного дыханья долетал с противоположной стороны. Всю дорогу за нами шла собака, которая садилась в стороне, когда мы останавливались, и бросалась за нами, как только мы уходили дальше. Может быть, она хотела рассказать нам дорогу, но у нее не хватало смелости.