Мне снится королевство - [7]

— Хорошо, что пришел, Пранукас. Я все жду, жду... А может, тебя мама прислала? За солью или еще за чем.

— Нет, я же обещал, вот и пришел...

— Ну, тогда садись, садись, — Пятронеле вытерла передником стул, придвинула его к столу. — Садись и рассказывай.

Я сел за стол, старушка устроилась против меня. Смотрит своими тусклыми глазами, выложила на стол руки с набрякшими синими жилками.

— Ну, как там оно было, Пранас?

— Где, бабушка Пятронеле?

— Как это — где? Ведь обещал мне рассказать про театр, про девушку эту Орлеанскую...

— А-а! — вспомнил я. — Правда, правда. Сожгли ее. На костре, бабушка Пятронеле.

— Живьем?

— Ага, живьем...

Вот и все, что я могу рассказать. Сам знаю — мало, неинтересно. А не получается. Что-то со мной такое делается. Иногда иду, а куда — не знаю. Или смотрю на что-нибудь, а не вижу.

Пятронеле покачала головой.

— Не хочешь рассказывать — не надо, можно просто так разговаривать.

Разговаривать — это значит, что Пятронеле будет сама что-нибудь рассказывать, а я буду слушать. Мне только того и надо.

— Давайте, тетенька, — обрадовался я.

— Вот, значит, как оно было, Пранукас... Давным-давно в одном далеком королевстве уродился богатейший урожай. Ну, небывалый! Рожь выше головы стояла, у пшеницы зерна что каменные, колос к земле гнули. Картошка — что ни куст, то лукошко. Озера да реки так и кипели — рыбе тесно было. В лесу на каждой ветке по птице, под каждым деревом по зверю... И люди там жили не тужили, безбедно-беспечально, сыто... Работали как могли-умели, в праздники гуляли, друг дружку не обижали, в согласии, значит, жили, в ладу... А все потому, что был у них король мудрый и добрый. Вот у короля того росла дочка, краше которой никого на свете не было. И соткали красавице королевне добрые волшебницы платье — белое, светозарное.

— Как у нашей Салюте! — обрадовался я.

— Вот-вот, Пранук, белое! Белое — оно человека высветляет. И лицо его и мысли показывает. Никогда королевна с тем платьем не расставалась: куда ни пойдет, что ни станет делать — все в нем. А сама так и светится, что солнышко ясное. Ну, а раз год выдался такой урожайный, решил король выдать свою дочку замуж. Свадьбу думал сыграть, пир на весь мир. Ну и началось!.. Такое началось, Пранукас, что только — ох... Со всех концов земли стали ездить к королю, все богатые, славные королевичи сватались за его дочку. А она — нет и нет. Не надо мне ваших драгоценных подарков, не лежит мое сердце к вам, заморские королевичи... Другой король силой принудил бы дочку выйти за того, кто ему годится, но я уж сказала: тот король мудрый был и добрый, он дочку неволить не стал. «Пусть сама выбирает, — сказал король. — Не мне с ее мужем жить, а ей». А все-таки нельзя детям слишком уж много воли давать. Ведь королевна-то, королевна... пастуха выбрала. Приглянулся он ей как-то на лугу. Она в золоченой карете кататься ездила, природой любоваться, а он, простота, коровушек пас. Правда, пастух тот был из себя видный: и росту могучего, и лицом пригож, и силы, надо думать, крепкой. Но пастух он пастух и есть, ему ли в королевские зятья метить. Да чего не бывает на белом свете, скажешь кому — не поверят... Подумал король, подумал и говорит тому пастуху: «Так и быть, парень. Раз уж принцесса тебя отличила, неволить ее не буду. Только ты перед свадьбой сделай мне три дела: одним махом скоси все хлеба, в один присест целого вола съешь да залпом бочку воды выпей. Управишься — сыграем всем свадьбам свадьбу». Тут-то, Пранукас, наш пастух приуныл. Воротился к своему стаду, сел на пенек, пригорюнился... Вдруг слышит: «Не кручинься, паренек, не горюй, бедолага. Человек ты хороший, а добро твое все в котомке умещается. Я — волшебница, лесов да лугов хозяюшка, помогу тебе. Слушай, что я скажу, да запоминай хорошенько...»

— И волшебница дала ему глиняную птичку, вроде тех, какие Симонас лепит, — не вытерпел я. — Только птичка та была волшебная...

— Ты откуда эту сказку знаешь, Пранукас? — удивилась Пятронеле.

— Да вы мне ее и рассказывали, бабушка...

— Надо же!.. А я и запамятовала... Вот она, старость, что с человеком делает, Пранукас...

— А мне все равно нравится... Даже еще больше...

— Добрый ты малец... Ну, стало быть, что там дальше делалось, в королевстве...

И я еще раз узнал, как добрая волшебница помогла пастуху пройти все испытания, как сыграли славную свадебку, как мудрый старый король оставил все свое королевство зятю-пастуху, как тот счастливо правил и как жил душа в душу со своей красавицей женой, как пошел на них войной злой правитель другого королевства и какое началось великое кровопролитие... У бабушки Пятронеле все сказки заканчивались войной. Я как бы видел перед собой несжатые поля, усеянные мертвыми телами, реки, в которых бурлит и пенится кровь людская...

Так закончилась и эта сказка, а когда бабушка Пятронеле замолчала, я увидел, что она и смотрит вовсе не на меня, а куда-то вдаль. Нет, не вдаль! На стену смотрела бабушка Пятронеле, туда, где висела фотография в деревянной рамке. На фотографии был снят во весь рост красавец солдат в полном боевом снаряжении. Одна рука засунута за широкий ремень, в другой — сабля. Это муж бабушки Пятронеле. Храбрый, молодой и веселый он ушел на войну и там пропал без вести и осталась от него только фотография...