1
Я стою у ворот и смотрю, как розовеет небо. Скоро вечер, вот-вот вернется с выгона стадо. По самой середине деревенской улицы поплетутся неспокойные коровы, затрусят блеющие овцы. Мне велено встретить стадо и впустить нашу Белянку, а еще — старшему пастуху Си́монасу дать серебряную монету. Ведь сегодня он и его помощники-пастухи не только на славу выпасли наших коровок, досыта накормили их сочной молодой травой, но и убрали их рогатые головы венками из цветов и листьев. Начинается настоящее лето, и мы это празднуем. Вот стоит у своих ворот тетенька Ка́тре, а через дорогу у своей халупки оперлась на палочку бабушка Пятроне́ле... Перед каждым домом хозяйка, в руках подарок пастухам. Все встречают свою скотинку, нет только моей мамы, она с отцом первым пароходом уехала в город — то да се продать, кое-что купить.
Как я рад, что стою у ворот как самый настоящий хозяин, дожидаюсь пастухов. В руке крепко зажата денежка, я чувствую, какая она тяжеленькая и ребристая... Солнце спряталось за темную тучу, и в его лучах заалели макушки наших пышных кленов. Изба будто потемнела, а кусты сирени за огородом и вовсе черные, оттуда тянет душистым запахом крепких, молодых соцветий... Парочка лесных голубей опустилась на клен — там у них гнездо, живут себе рядом с людьми, совсем как домашние. На миг становится тихо-тихо, вся деревня будто проваливается в густой сумрак, тонет в нем вместе с деревьями, строениями, людьми. Слышно только, как где-то в отдалении скрипит ворот колодца, погогатывают гуси — их загоняют на ночь в хлев, тонко взлаяла чья-то собака, ей отвечает наш Барбоска. Ласково, без злобы... Все затаилось и ждет. И вдруг, вместе с последними лучами закатного солнца, в деревню хлынуло стадо: зашуршали, захрустели ветки, точно по кустам прошелся сильный ветер, заклубилась пыль. Все ближе, ближе топот копыт, и вот уже выступают наши коровушки. Они радостно мычат, а на рогах у них сквозь золотую от солнца пыль видны праздничные венки. Рядом со стадом идут пастухи, задорно щелкают кнутами, а их шапки тоже украшены цветами и листьями. Идет и старшой — Симонас, здоровается с хозяйками. Они ему кланяются, вручают свои подарки.
Я широко-широко раскрываю ворота... Вот уже тетенька Катре приняла свою скотину, вот Пеструха чуть не бегом вбежала в хлев к Пятронеле...
— Белянка! — зову я. — Эй, Белянка!
Она услышала мой голос, отделилась от стада и повернула к воротам. Большая и важная, увенчанная цветами — чем не королева! Ко мне подходит старшой. У него на кожаном ремне через плечо — медная труба, в руке гибкий кнут, а на шляпе пучок полевых цветов.
— Здорово, Пра́нас, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Это ж ты нынче за хозяина?! — захохотал Симонас. — Ну а коли так, то доложу тебе: весь-то день мы твою коровушку пасли да лелеяли, сладкой травушки-муравушки не жалели, чистою водицей поили, цветиками убирали...
Симонас говорит нараспев, а сам помахивает кнутом, кивает головой, его единственный глаз весело блестит.
— Спасибо, дядя Симонас, — сказал я. — Вот... мама велела передать!.. И папка...
Симонас взял серебряную монету, положил ее в карман сермяги, сказал спасибо и ушел вместе со стадом, будто нырнул в пыльное облако, золотые пылинки.
Я затворил ворота и прошелся по двору. Барбоска вылез из конуры и ласково завилял хвостом. Белянка сама вошла в хлев и стала ждать, когда ее подоят... Отсюда, с нашего двора, хорошо видна соседская рига. На коньке ее кровли стоят два аиста, две большие белые птицы. Запрокидывают головы и весело трещат. Я думаю, это они звезды считают, вон сколько их зажигается одна за другой... Я тоже смотрю в небо. На дворе становится свежо, и еще крепче, еще слаще пахнет сиренью.
...В чулане над балкой мама сушит березовые ветки. И это, наверное, от запаха мне не спится. От листьев все кажется зеленоватым, и я смотрю в потолок, жду не дождусь утра... В горнице пробили часы — по всему дому прозвенело двенадцать раз. Часы уже молчат, а звон все отдается у меня в ушах, так и вижу в углу горницы наши большие старые часы на тяжелых дубовых ножках, вижу, как длинные черные стрелки медленно ползут по белому большому кругу. Уж скорей бы они ползли, скорей бы утро! Ведь все уже готово. Мама вернулась из города довольная, испекла пирог, сварила суп из копченого окорока, отец сделал пиво... Из города они приехали не с пустыми руками: отец купил себе темную суконную пару, мама выбрала цветастое платье. Отец удачно сплавил плоты, хорошо заработал, значит, можно прилично одеться и сходить на гулянье, показаться людям. Они и меня обещали взять с собой. Только бы не подвел Мата́ушас, портной, только бы сшил мне к сроку выходной костюм. Еще на прошлой неделе мама прихорошилась, заплела косу, закрутила ее жгутом вокруг головы, приколола шпильками. Присела на корточки перед шкафом и выдвинула нижний ящик, потом вынула оттуда голубой отрез сукна и сказала:
— Пойдем-ка мы с тобой к Мурлыке, Пранас.
Мурлыка — это и есть наш портной Матаушас, уж не знаю, за что его так прозвали.
Дом портного стоит прямо посередине села, на пригорке. Но даже если бы Матаушас жил далеко, все равно все бы его знали. Наш Мурлыка не какой-нибудь портняжка, а знаменитый мастер, и всем охота носить одежду, где «видна его рука». Знает это Мурлыка, вот и задается, важничает. Сговориться с ним не просто, упрашивать надо долго. Но мне Матаушас не откажет. Все-таки я пасу его корову, эту бешеную Безрогу, так что я не человек с улицы, и мама вполне может с ним договариваться.