Мистер Джастис Раффлс - [11]

«Еще одна жертва мистера Шейлока», – подумал я, и действительно, несчастный, вероятно, страдал от внутреннего кровотечения после изъятия фунта плоти; во всяком случае, жажда кровопролития читалась у него в глазах.

Я долго простоял у витрины шляпника, а потом зашел, чтобы выбрать кепку. Но в таких узких магазинчиках обычно очень темно, и я ощутил необходимость вынести несколько кепок наружу, чтобы определить их оттенок, и как бы ненароком оглядеть улицу. Далее я был коронован специфическим агрегатом, подобным печатной машинке, предназначавшимся для точного измерения и определения формы моего черепа, поскольку я намекнул, что не расположен надевать прибор в будущем более нигде. Все это заняло добрых двадцать минут, но, уже почти добравшись до мистера Шейлока, я вспомнил, что именно у этого шляпника имеются еще и соломенные канотье, и немедленно вернулся, чтобы заказать одно вдобавок к кепке. И так же, как очередная подсечка приносит улов, мое следующее метание туда-обратно (во время которого я всерьез задумался о новом котелке) принесло мне долгожданную встречу с Раффлсом.

Мы обменялись приветственными возгласами и рукопожатиями; воссоединение наше случилось практически под окнами ростовщика, и было настолько не по-английски сердечным, что между объятиями и хлопками Раффлс смог ловко протиснуть увесистый сверток мне в карман. Не думаю, что это движение заметил бы и самый придирчивый прохожий. Однако у улиц глаз не меньше, чем у вечно бдящего Аргуса, и хотя бы пара из них всегда следит за вами.

– Им пришлось посылать в банк за всей суммой, – шепнул мне Раффлс, – пачку они едва ли запомнили. Но не позволь Шейлоку увидеть его собственный конверт!

Через секунду он начал во всеуслышание бубнить нечто совершенно иное, а еще через миг уже поволок меня через порог конторы Шейлока.

– Позволь, я введу тебя и представлю, – заорал он. – Ты не мог выбрать партнера лучше, дорогой мой, это честнейший человек Европы. Мистер Леви освободился?

Чахлый молодой джентльмен, который говорил так, будто являлся обладателем заячьей губы или легкого опьянения – ни одно из этих предположений, впрочем, не было правдой, сообщил, что, да, вероятно, но он уточнит, что и сделал посредством телефона, переведя его с динамика на трубку. Затем он соскользнул со стула, и тотчас еще одному поспешно вошедшему человечку, столь же молодому, или, по крайней мере, так выглядевшему, но очень сходному с первым манерой речи, быстро вошедшему с каким-то делом, было велено подождать, пока джентльменов не проводят наверх. В помещении, куда мы взобрались, за стойкой красного дерева располагались еще клерки, и новоприбывший хрипло поприветствовал их.

Дэн Леви, как я должен называть его, раз уж Раффлс не лакирует мой рассказ, казался огромным за своим гигантским бюро, но уж точно не таким огромным, каким он предстал перед нами месяц назад за крошечным столиком в Савое. Его лишения на курорте не только умерили его объемы, что было видно невооруженным глазом, но и как будто заставили скинуть лет десять. Он был одет настоящим джентльменом; даже сидя, облаченный в такой безупречно скроенный сюртук и аккуратнейше завязанный галстук, он наполнял меня едва осознаваемым чувством почтения, видимо, тем же, что его шелковая пижама произвела ранее на Раффлса. Его лицо поприветствовало нас выражением заинтересованного, хоть и насмешливого радушия, что произвело на меня еще большее впечатление. Своими крупными чертами рубленого лица он напоминал скорее кулачного бойца, чем хитрого ростовщика – особенно его нос, который все же выглядел более здоровым, нежели в тот первый и последний раз, когда я его видел, и производил своим размером угрожающее и подавляющее чувство. Было приятно повернуться от этой угрожающей личины к Раффлсу, который вошел с обыкновенным чувством отстраненной уверенности и представил нас с неподражаемой легкостью, которая сопровождала его в любых кругах общества.

– Рад встрече с вами, сэр, как пож'ваете? – произнес мистер Леви, глотая некоторые буквы, невзирая на усилия. – Присядьте, сэр, прошу.

Но я остался на ногах, хоть и чувствовал, что они близки к тому, чтобы задрожать, и, погрузив руку во внутренний карман, начал обрабатывать содержимое, извлекая его из конверта, который передал мне Раффлс, одновременно воспроизводя фразы и особенно тон, что мы отрепетировали этой ночью в Олбани.

– Не уверен я, что вы так рады, – начал я. – Если точнее, радость ваша, наверное, быстро пройдет, мистер Леви. Я пришел по просьбе друга, мистера Эдварда Гарланда.

– А я-то решил, что ты сюда за займом! – вмешался Раффлс без всякого стеснения. Ростовщик уставился на меня блестящими глазами, поджав губы.

– Я этого не говорил, – выпалил я Раффлсу в ответ; и мне показалось, что за его взглядом, словно истину на дне колодца, я увидел одобрение и попытку подбодрить меня.

– И кто же этот маленький нахал? – вопросил его ростовщик с очаровательной наглостью.

– Это мой старый друг, – ответила Раффлс тем обиженным тоном, который определенно означал окончание старой дружбы. – Я решил было, что он на мели – или я никогда и не осмелился бы представить его вам.