Глава I. Приветственный банкет
Раффлс исчез из города, и даже я не имел понятия о его местонахождении, пока он не телеграфировал мне, назначив встречу на следующий день, в 7:31 вечера, на вокзале Черинг-Кросс. То было во вторник, накануне матча между Кембриджем и Оксфордом, а значит, ровно через две недели после того, как он таинственно пропал. Телеграмма пришла из Карлсбада, и я поразился – ну что за выбор курорта для Раффлса! Разумеется, было только одно обстоятельство, которое могло увлечь обладателя такого физического здоровья в это гиблое место. И вот, к моему ужасу, в назначенный для встречи вечер среды он сошел с поезда, выглядя при этом, как мумия блестящего джентльмена, которого я знал.
– Молчи, мой дорогой Банни, ни слова, пока я не отгрызу кусок британской говядины! – предупредил он тоном вялым, как его запавшие щеки. – Нет, я не собираюсь пока разбирать багаж. Окажи мне эту любезность завтра, Банни, дорогой ты мой.
– Как хочешь, в любое время – сказал я, подавая ему руку. – Но где мы будем обедать? У Кельнера? В Неаполо? В Карлтоне, или в клубе?
Но Раффлс на все только качал головой.
– Я не хочу туда – сказал он. – Но я знаю, чего хочу!
И он повел меня прочь от вокзала, останавливаясь то тут, то там, чтобы полюбоваться закатом над Трафальгарской площадью или вдохнуть смолистый аромат деревянных тротуаров, что был как духи для его обоняния, а беспорядочный стук колес, кажется, звучал для него музыкой, пока мы не остановились перед одним из тех политических представительств, которые дозволяют считать себя обычными клубами. К моему удивлению, Раффлс прошел внутрь, как будто весь отделанный мрамором зал принадлежал лично ему, и, не сворачивая, проследовал в гриль-залу, где повара в белейших колпаках заставляли всевозможную снедь шипеть на серебрёных решетках. Он не стал спрашивать меня о заказе. Это было решено еще в поезде. И он сам выбрал вырезку, настоял на том, чтобы кинуть взгляд на почки, перемолвился насчет картофельного гарнира и гренок по-уэльски, распорядившись подать их позже. Все это было совершенно нетипично для Раффлса, которого я знал (ведь он вовсе не был привередлив в пище), впрочем, как и вздох, с которым он рухнул на стул напротив меня, скрестив руки на скатерти.
– Не думал, что ты состоишь в таком клубе – заметил я, действительно шокированный этим открытием, но еще и потому, что не хотел сразу приступать к обсуждению его исчезновения.
– Ты многого обо мне не знаешь, Банни – устало произнес он. – Например, ты знал, что я уехал в Карлсбад?
– Ну конечно же, нет.
– Но ты ведь припоминаешь, когда мы в последний раз вместе сидели за столом?
– Ты про тот раз, когда мы поужинали в Савое?
– Прошло всего лишь три недели, Банни.
– А мне показалось, несколько месяцев.
– А мне – будто несколько лет! – воскликнул Раффлс. – Но ты, конечно, помнишь того дикаря за столом по соседству, и его нос, похожий на сельскую водокачку, и его жену в изумрудном ожерелье?
– Кажется, да, – ответил я. – Ты ведь про великого Дэна Леви, известного как мистер Шейлок? Точно, Эй Джей, ты ведь мне про него и рассказывал.
– Правда? Тогда ты, возможно, припомнишь, что Шейлоки как раз на следующий день уехали в Карлсбад. Это было последнее пиршество старика перед ежегодным оздоровлением на водах, и он убедился, что все вокруг будут об этом осведомлены. Ах, Банни, я ведь теперь даже соболезную старому увальню!
– Но что же ты сам там делал, старина?
– Ты еще спрашиваешь? Неужели ты забыл тот момент, когда увидел изумруды под их столом, едва чета ушла из залы, и как я, забывшись, дернулся их поднять, чтобы заполучить лучшее ожерелье со времен нашего знакомства с леди Мелроуз?
Я покачал головой, частью отвечая на его вопрос, но частью и из-за того, что этот чудной случай не давал покоя моей памяти. Однако теперь я был готов к встрече с еще большим чудачеством.
– Ты ведь тогда был абсолютно прав, – продолжил Раффлс, очевидно, вспоминая мои упреки, – то, что я пытался сделать было низко. Я повел себя как бестактный идиот, ведь очевидно, что такое тяжелое ожерелье не могло свалиться без ведома хозяйки.
– То есть ты признаешь, что она уронила его специально? – спросил я с возрастающим интересом, ведь я, кажется, начал понимать, чем закончится история.
– Верно, – произнес Раффлс. – Бедняжка сделала это преднамеренно, когда наклонилась за чем-то; и все это было устроено только для того, чтобы драгоценность подобрали, и сорвалась поездка в Карлсбад, куда ее увалень-муж тащил ради оздоровления.
Я сказал, что всегда ощущал, что мы пошли наперекор судьбе в том казусе с изумрудами, и меня тронуло то, как Раффлс, укоряя себя, легко согласился со мной.
– Но я все понял, как только метнулся за изумрудами, – сказал он, – и услышал, как этот боров костерит ее за пропажу. Он тоже был уверен, что она это нарочно, о чем и сказал ей; он не стеснялся в выражениях; все это обрушилось на ее бедную головку, и в результате я увидел свой порыв в истинном свете, Банни. Мне не нужны были твои укоры, чтобы осознать, какой крысой я оказался. Я понял, что теперь у тебя есть полное право на часть этого ожерелья, и ощутил позыв немедленно доставить его, честь по чести. И отправился в Карлсбад за его временными владельцами так скоро, как позволило мне врожденное благоразумие.
