Миссис Элизабет Дэвис - [2]
— Мне нечего тебе сказать, — говаривал он, словно непреложность писательского мышления навевала на него печаль. — Если я скажу, то всё исчезнет, рассеется, разлетится на мелкие осколки и больше никогда не соберётся воедино, как бы ни напрягал я свой мозг. Видишь ли, то, о чём говоришь, исчезает. Слова, сказанные о предмете, подменяют сам предмет. Если бы я мог всё тебе объяснить, то писать стихи было бы просто незачем.
В знак утешения за всё, что было наговорено, он, обычно, целовал её, но подобные поцелуи ей не нравились. Они были похожи на конфеты, которые даёшь ребёнку, которого обещал сводить в зоопарк, но не сделал этого, потому что не хватило времени. Майлс и Элизабет поженились незадолго до окончания университета. Когда они переехали в Лондон и поселились в небольшой квартирке около Риджентс Парк, жизнь обрела заведенный ритм. Майлса, казалось, воротило от этого, но для его работы такой образ жизни был необходим. Первой вставала Элизабет и заваривала ему чай. Пока Элизабет принимала ванну и готовила завтрак, Майлс в постели пил чай. Завтракали они вместе, за карточным зелёным столом, покрытым белой крахмальной скатертью. Стол стоял у единственного в квартире окна с видом на парк. Это время дня Элизабет любила больше всего. Майлс был ещё спокоен и не нагнетал атмосферы, как он это делал, когда писал слишком мало или, с его точки зрения, недостаточно хорошо. Потом Майлс одевался и уходил в кабинет, где просиживал весь день в полном одиночестве, отвечая разве что на самые важные телефонные звонки. Он говорил, что не может позволить себе даже короткой передышки, так как боится утратить нить. Элизабет оставляла для него на кухне сандвичи, которые Майлс забирал, чтобы утолить голод.
В первые месяцы их совместной жизни он, бывало, спрашивал, чем Элизабет занималась целый день, но постепенно перестал интересоваться и этим, так что о том, что она тоже пишет, Майлс едва ли догадывался. Свои литературные опыты Элизабет считала любительскими. Он был профессионалом, известным писателем, зарабатывающим своим трудом деньги. Она даже побаивалась показать ему то, что писала: отчасти потому, что не была уверена в своём таланте, отчасти опасаясь, что он увидит в ней соперницу, конкурентку. Он же привык к стуку машинки в соседней комнате. Он, конечно, понимал, что Элизабет не только снимает копии с его рукописей, но и занимается чем-то другим, но чем именно — он не интересовался. Окончив несколько рассказов, Элизабет, ни слова не сказав Майлсу, отправила их в разные журналы. Несколько недель спустя она получила две рукописи назад. К ним были приложены невразумительные, как под копирку написанные ответы. Третье письмо, подписанное главным редактором, было совсем другим:
Уважаемая миссис Дэвис, спасибо за ваш рассказ «Посещение больницы». И редактор отдела прозы, и я с удовольствием прочли этот рассказ. Мне особенно понравилось, описание напряжённых отношений между медсестрой и матерью ребёнка: вы хорошо понимаете, как сложен внутренний мир человека. Я надеюсь, вы не будете возражать против незначительных изменений. Мы заинтересованы в публикации рассказа, возможно, в одном из осенних номеров. Мы обычно платим пятьдесят фунтов за тысячу слов. Надеюсь, вас это устроит.
Мы всегда рады открывать новые таланты, так что если у вас есть другие рассказы, пожалуйста, пришлите их. Не могли бы вы встретиться с нашим редактором отдела прозы мисс Киз? Она объяснит, что именно нам хотелось бы изменить.
Искренно Ваш.
Письмо это пришло, когда Майлс уже закрылся в своём кабинете, но Элизабет была так воодушевлена собственным успехом, что всерьёз намеревалась нарушить покой мужа. Поразмыслив минуту-другую, она поняла, что не решится сделать это, и стала с волнением ожидать, когда Майлс выйдет за сандвичами. Чтобы отвлечься, занялась уборкой. Время тянулось невыносимо медленно. Иногда до неё доносилась короткая дробь машинки. С каждым часом машинка стучала всё реже, а паузы становились всё длиннее. По скрипу стула можно было догадаться, что Майлс то встаёт, то вновь садится. Вот карандаш легко стукнулся о стекло — значит Майлс стоит у окна и смотрит вниз на улицу, выискивая среди припаркованных машин и бегающих ребятишек столь недостающие слова. Ровно в час дверь резко распахнулась, и появился Майлс. Лицо его было хмурым. Увидев Элизабет, он оперся о дверной косяк и привычным жестом стал молча барабанить кончиками пальцев о ладонь.
— Ни черта не получается, — сказал он, отведя, наконец, невидящий взгляд от Элизабет. Она ждала, что он скажет что-нибудь ещё, но Майлс неожиданно, толкнув дверь плечом, прошёл в кухню. Ей было слышно, как он наливает в чайник воду, чтобы приготовить себе кофе. Ему и в голову не приходило предложить чашку кофе Элизабет. Нет, момент был явно неподходящий. Разве ему сейчас до её успеха?! Он молча прошёл мимо неё в кабинет, с большой чашкой кофе и тарелкой, на которой лежал сандвич. Дверь за ним закрылась — не то что бы громко, но как-то решительно. «Скажу вечером», — подумала Элизабет.
Оставаться дома после полудня в таком состоянии возбуждения было просто немыслимо. Элизабет хотелось совершить что-нибудь необычное, что-нибудь такое, чего она уже давно себе не позволяла. Она взяла сумку, ключи и вышла на улицу. «Должно быть, Майлс снова смотрит сейчас в окно», — подумала она, но головы не подняла. Её каблуки отчётливо застучали по тротуару. Из дому она вышла без какой-либо определённой цели. На углу, там, где кончался парк, она заметила кафе. Оно должно было вот-вот открыться. Хотя лето только началось, было тепло. Солнечный свет с зелёным отливом, пробиваясь сквозь листву, падал на разноцветные зонты, нависавшие над столиками кафе. Элизабет села за один из столиков. Обычно, она старалась не привлекать к себе внимания, но сегодня чувство уверенности прямо-таки переполняло Элизабет.
