Мишки-гамми и волшебные вещи - [17]

Случались мгновения, когда Бабушке казалось, что вот-вот Колдун позовет ее, а затем они отправятся в путь. Но лицо Колдуна оставалось неподвижным.

– Уже полдень, а мы все еще здесь! Сколько же можно находиться в таком состоянии?

– Сколько будет нужно, столько и можно, пока я не определю их точное местонахождение, – невозмутимым голосом произнес Колдун, не прекращая ни на минуту делать свои расчеты.

Бабушка так боялась, что Колдун вдруг произнесет по рассеянности какое-то нужное заклинание в ее отсутствие, что не выходила из дома.

Колдун свесил голову набок, очевидно, переутомился от постоянного напряжения, но ни в коем случае не стал жаловаться ни на что, чтобы не расстраивать Бабушку. Он думал: «Почему?», а иногда: «По какой причине?», а потом он думал даже так: «Какое же из всего этого следует решение?» Мысли в его голове беспорядочно крутились, но категорически отказывались приходить на ум, как ни хотел того Колдун.

Колдун чувствовал себя неважно и прямо не знал, что же надо делать. Ну вот наконец, ему захотелось что-то сказать. Он то и дело открывал рот, собираясь сделать какие-то очень ответственные рекомендации следившей буквально за каждым его жестом Бабушке, но сразу же решал, что это говорить еще рано. Поэтому в комнате царила какая-то непонятная тишина.

– Колдун? – не выдержав, окликнула его Бабушка.

– Да.

– Мы так и будем сидеть?

– Я делаю все возможное и невозможное, и, как мне кажется, поступаю очень разумно.

– Нельзя ли это делать побыстрее?

– Может, я услышу совет, как именно мне нужно это делать побыстрее?! – разозлился Колдун.

– Ну-ну, остынь, не кипи, как чайник, – успокаивала его Бабушка, – я ничего такого не сказала, поэтому можешь продолжать свою работу.

– Продолжать?! Когда я уже почти забыл свою последнюю мысль, которая могла бы мне пригодиться?! Это не так-то просто! – закричал Колдун, вскакивая с места.

– Кто же знал, что это так сложно?

– Я стараюсь, стараюсь, а тут – сплошное непонимание. Разве в такой обстановке можно работать?

И снова в доме стало тихо. Правда, Бабушка, вспомнив о Солнышке, всплакнула, а затем еле слышно спросила, мысленно обращаясь к ней:

– Дорогая моя Солнышко, где ты, мое сокровище?

Вдруг Колдуна словно молнией ударило или нет, точно обожгло, потому что он сразу вспыхнул:

– Какое сокровище?

– Да это я о Солнышке.

– Так-так, а я голову себе ломаю, что да как, пытаюсь вспомнить заклинание... А оказывается это так просто!

– Что просто?

– Сокровища! Вот что нам нужно!

– И это было бы не лишнее, если бы найти всех мишек-гамми, – вздохнула Бабушка, не совсем понимая, о чем говорил Колдун.

– Теперь время пришло, и я должен прочесть это заклинание. Ну же, ждать некогда!

Бабушка бросилась к колбочкам с волшебным соком и в следующее мгновение уже стояла перед Колдуном, который важно потирал рука об руку.

– Все готово? – спросил Колдун, глядя на перепуганную Бабушку.

Та пожала плечами.

– Да вроде бы...

– Тогда... «Сила волшебная мишек-гамми под-хватит, в воздух поднимет, отсюда унесет туда, где сокровища спрятаны, где... А-а...

Колдун не договорил всего, что хотел произнести, как оказался уже схваченным какой-то силой и летевшим по воздуху. Бабушка находилась поблизости, прижимая к себе колбочки с волшебным соком, чтобы случайно не выронить их во время полета.

Удивительно, но во время такого странного полета Бабушка не издала ни единого звука. Она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, что было под ней там, внизу. Да и так она ничего бы не разглядела, ведь скорость полета была очень большой.

Прошло какое-то время прежде, чем Колдун и Бабушка приземлились.

– Ой, смотрите, смотрите! – кричала Солнышко.

– Куда? – недоумевал Малыш.

– Разве ты не видишь?! Вон там, вверху! Что это? Оно так похоже на меня, ты не находишь?

То, что так заинтересовало Солнышко, было не чем иным, как воздушными игрушками, которые болтались в воздухе, а снизу крепились на тонких нитях. Такие воздушные игрушки родители привязывали к коляскам детей, которые не умели еще ходить. Они были разных форм и всевозможных цветов. Тут были и шары, и коники, и мишки, и рыбы, и еще всякая всячина.

Толстяк заинтересовался кое-чем, что можно было положить в рот и с удовольствием отправить подальше, поглаживая при этом свой живот. Он ел хрустящие лепестки досуха поджаренной картошки, которые взял из пакетика, принадлежащего маленькой девочке, да и она не возражала.

Внимание Малыша было приковано к кукольному театру, где на старой выцветшей ширме разыгрывали трагедию кукольные актеры.

Лондонские дети кричали, глядя на сцену из спектакля:

– Панч, бей ее! Твоя жена Джуди неисправима!

– Где твоя палка?!

Услышав это, Ворчун поежился, ведь ему было так неприятно вспоминать о том, что хотели сделать с ним жестокие мальчишки. Он даже сказал Малышу:

– Была бы моя воля, я бы сделал всех добрыми, а жестокость исключил бы из жизни.

– Я с тобой согласен, – кивал тот, – но ты погляди, ведь этот игрушечный Панч бьет палкой свою жену Джуди, а кругом все смеются.

Солнышко насилу оттянула Малыша и Ворчуна от того места, где все еще показывали спектакль куклы. Она хотела, чтобы те увидели более веселое зрелище.