Мишка, Серёга и я - [5]
Пока директор говорил, Геннадий Николаевич подошел к столу и аккуратно выложил из своего портфеля какие-то книги, тетради и уже знакомый мне новенький блокнотик. Услышав последние слова, он насупился и поднял глаза.
— Ну, Вячеслав Андреевич! — смущенно пробормотал он.
— Ничего, ничего, — сказал директор. — Грушева, угости конфеткой.
Ира Грушева, долговязая девчонка, с прической «под мальчика», сидела на первой парте. Никто из нас и не заметил, что она сосет леденец. Ира покраснела и полезла в портфель за конфетами.
— Грушева, — строго сказал Геннадий Николаевич. — Если уже получила замечание, прекрати жевать и сядь смирно.
Грушева растерялась. Ребята с любопытством переводили глаза с директора на нового классного.
— Что правильно, то правильно, — сейчас же сказал директор. — Потерпим с конфетами до перемены. — Он добродушно кивнул нам и ушел.
Мы остались наедине, класс и Геннадий Николаевич. Ребята потихоньку шушукались и с насмешливым любопытством посматривали на классного.
Геннадий Николаевич поплотнее закрыл за директором дверь, потом, неторопливо застегнув пиджак, подошел к столу и уселся на край его.
— Ну, что же, — произнес он. — Будем знакомиться.
— Мы уже познакомились, — хладнокровно заметил Серёга.
Геннадий Николаевич резко выпрямился.
— Ну, ты, парень! — прикрикнул он. — Я тебя помню. Заруби на носу: я свои уроки срывать не позволю. Я тебе не англичанка. Понятно?
— Понятно, — охотно согласился Серёга.
Классный еще несколько секунд сурово смотрел на него. Потом снова уселся на стол.
— Не будем вспоминать наше первое знакомство, — проговорил он. — Надеюсь, вы исправитесь. Пока я вас прощаю. Условно.
Мы захихикали. Геннадий Николаевич нахмурился и постучал по столу костяшками пальцев.
— Учтите, — сказал он, — все ваши фокусы я наизусть знаю. Сам вытворял такие. Я понятно говорю?
— Понятно! — в восторге закричали ребята.
(Первый урок нового преподавателя обещал стать очень веселым.)
— А ну, тихо! — прикрикнул Геннадий Николаевич и подождал, пока мы замолчим. — Должен вам сказать, что я человек строгий. Придирчивый. Понятно?
— Понятно! — хором ответили мы. На несколько секунд это слово стало единственным в классе. Мы оборачивались друг к другу и радостно спрашивали: «Я понятно говорю? Понятно?»
Геннадий Николаевич обиженно покраснел и снова постучал по столу. Когда мы немного затихли, он сказал:
— Я вижу, вам очень весело. А зря. Сегодня я говорил с управдомом, у которого вы украли железо. Оно стоит тысячу шестьсот рублей. Каждый из вас завтра же принесет по сорок рублей. Понятно? — спросил он по инерции и покраснел еще сильнее.
Класс грозно зашумел. Геннадий Николаевич строго посмотрел на нас.
— Ой, страшно! — сейчас же сказали из угла.
Классный пристально взглянул туда и повторил:
— Чтоб деньги были завтра же!
— А вы с директором говорили? — крикнул Мишка.
— Не беспокойся. Неделя уже прошла. Или вы, может, были в райсовете?
Мы не ответили. В классе становилось все тише и тише. Я услышал вдруг, как у кого-то из ребят тикают часы.
— Таким образом, — сказал Геннадий Николаевич, — на поблажки не надейтесь. А теперь… — он заглянул в журнал и назвал наугад: — Мальцева.
Ани Мальцевой в школе не было. Мы продолжали молчать.
— Отсутствует? — выждав, спросил Геннадий Николаевич и сделал в журнале отметку. — Иванов.
Серёга чуть приподнялся, и по его невозмутимому лицу мы поняли, что сейчас он выкинет очередную штуку.
— Отсутствует, — предупредительно сказал Серёга. У него было такое выражение, будто он изо всех сил сочувствует учителю, но помочь ничем не может.
Геннадий Николаевич, понимающе кивнув, снова уткнулся в журнал.
— Гуреев, — вызвал он, поднимая голову.
— Отсутствует, — быстро ответили за Гуреева с задней парты.
Гуреев, первый силач класса, удивленно оглянулся и фыркнул, закрыв рот ладонью.
— Вот как? — спросил наш новый классный и немного побледнел. — Сперанский тоже, наверное, отсутствует?
— Отсутствует, — буркнул с места Мишка.
Ему явно было не по душе то, что происходило в классе. Но он никогда не шел против нас, даже если бывал не согласен. Он переубеждал, кричал, надувался, когда с ним не соглашались, но стоило начать очередную бузу — и он присоединялся к нам.
Геннадий Николаевич шумно захлопнул журнал. Мне показалось, что он хочет закричать на нас. Но он только неторопливо прошелся между рядами, неожиданно остановился возле меня и спросил, стараясь говорить спокойно:
— А ты, Верезин, тоже отсутствуешь?
Я встал и посмотрел на ребят, спрашивая у них взглядом, что делать. Но они отворачивались и чуть ли не откровенно смеялись.
— Присутствую, — сквозь зубы процедил я.
Геннадий Николаевич торжествующе оглянулся на класс.
— Пойдем дальше, — угрожающе произнес он. — Кто же у нас Мальцева?
— Она отсутствует, — объявил я и победно взглянул на ребят. Я сказал это тем более злорадно, что ничем не рисковал: Аня ведь действительно не пришла.
— А Иванов?
Мое злорадство тут же сменилось страхом. Побледнев, я покосился на Серёгу: он показывал мне под партой кулак. Я отвел глаза и с откровенной ненавистью уставился на Геннадия Николаевича. Почему из всего класса он выбрал именно меня? Неужели он каким-то шестым чувством определил, что я пугливее остальных? Бывает же такое чувство у собак. Из двадцати убегающих они укусят именно того, кто отчаяннее всех боится.
Имя Оки Ивановича Городовикова, автора книги воспоминаний «В боях и походах», принадлежит к числу легендарных героев гражданской войны. Батрак-пастух, он после Великой Октябрьской революции стал одним из видных полководцев Советской Армии, генерал-полковником, награжден десятью орденами Советского Союза, а в 1958 году был удостоен звания Героя Советского Союза. Его ближайший боевой товарищ по гражданской войне и многолетней службе в Вооруженных Силах маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный с большим уважением говорит об Оке Ивановиче: «Трудно представить себе воина скромнее и отважнее Оки Ивановича Городовикова.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.