Мировая революция. Воспоминания - [171]

Шрифт
Интервал

Я знал критическую позицию по отношению к либерализму, поскольку он был индифферентен в религиозных вопросах, я указывал и доказывал, что религия не преодолена и что мы не можем избежать оценки и суждения об отдельных церквах. Я не соглашался с кокетничанием с православием, требуя, чтобы религиозный вопрос серьезно изучался и чтобы подготовлялось его разрешение. Так возникли споры о смысле возрождения, о реформации и габсбургской аитиреформации и вообще религиозных вопросах.

Когда теперь при добытой религиозной свободе тысячи выступают из лона церкви и составляют новую церковь, связанную с реформацией, религиозный вопрос становится практическим и принуждает мыслящие головы к пересмотру либерального взгляда на религию. Правда, и до сих пор существуют защитники религиозного иидифферентизма, уверяющие, что религия преодолена и что споры о католичестве и протестантстве не имеют никакого значения, но это лишь ошибка и поверхностный взгляд для либерализма, которые всюду становятся роковыми.

Некоторые люди требуют во имя движения вперед, чтобы мы не касались религиозного вопроса, так как мы, по их мнению, не можем вернуться к Средним векам; это весьма неясная и не передовая точка зрения. Религиозный вопрос нигде не означает теперь простое принятие старых религиозных форм; религиозный кризис есть и в католичестве, и в протестантстве: перекинуть мост через пропасть габсбургской антиреформации и соединиться с нашей национальной реформацией означает продолжать дело в ее же направлении в зависимости от духовных потребностей нашей эпохи. Говорят, что современный чех не верит, как Гус, и что Гус был ближе к Риму, чем к нам; правда, этот современный чешский человек не верит в то и так, как верил Гус, но разве он верит, как Рим? Да, мы не верим, как Гус, но для нас Гус и его последователи являются образцом нравственной решимости, твердости и религиозной искренности. Гус начал борьбу против светскости церкви, и народ пошел за ним; его борьба за высшую нравственность и религиозность, закрепленная жертвой, была направлена против нравственного упадка церкви, духовенства и папства. Жижка сумел борьбу Гуса за жизненные принципы дополнить вооруженной обороной, когда Рим во имя креста объявил поход Европы против нашего народа. Хельчицкий увидел, что борьба против тогдашнего светского господства священников ведет последовательно к борьбе против государства, опирающегося на церковь, против церковного и, одновременно, политического насилия, и начал, с истинно жижковской энергией, вести борьбу гуманности с насилием. Хельчицкий преувеличивал, но из-за этого его великая идея не теряет силы. Коменский, последний епископ Чешской братской едноты, уяснил нам, что глубокая религиозная и моральная реформа не может быть без просвещения и образования и без тщательного воспитания. Гус и Жижка являются для нас доказательством, что жизнь без правды и убеждения, руководящего целой жизнью, бесценна; Хельчицкий и Братья учат, что жизнь, основанная на насилии, церковном и государственном насилии, скверна; Коменский нам указал путь к ясности всеобъемлющей мудрости и человечности: мы должны продолжать действовать в духе этих национальных учителей и передавать свет будущим поколениям… λαμπάδα περιδιδντες.

Гус – Жижка – Хельчицкий – Коменский: какое имя может противопоставить габсбургская антиреформация этим именам, дорогим целому народу и признанным не только нашим, но и всеми остальными народами? Против великой идеи стоит лишь одно насилие.

Наша реформация была революцией против теократии ради демократии. Отношение религии и политики к реальной жизни я вообще понимаю по слову – ищите царствие Божие и его справедливость, а все остальное приложится вам; человек и народ, имеющие религиозное убеждение, народ, обладающий твердой волей осуществить свои идеалы, всегда добьется своего. В этом заключается мой жизненный опыт, это поучение я вывел из истории, как нашего, так и всех остальных народов.

То, что реформация как первый опыт не была без ошибок, не является еще доказательством, направленным против принципов и основ этого нашего национального стремления; раздумывая о 28 октября, пришел к заключению, что мнение, будто наша реформация, потому что была преодолена насилием, была совершенно неправильна и что в ней проявилась наша политическая пассивность и негосударственность.

Разрешение всеобщего религиозного кризиса является обязанностью нас всех наших мыслителей и нашей церкви; что касается государства, то наша республика должна обеспечить всем гражданам абсолютную свободу совести, дабы они могли свободно и сообразно с личными убеждениями разрешить эти противоречия; кроме того, в отличие от Австрии, республика должна провести отделение церкви от государства и все реформы, связанные с отделением, главным же образом школьные реформы.

Дабы этот процесс прошел без, так называемого культурного боя, я решил еще во время войны, что наша республика учредит сейчас же свое представительство у Ватикана. Я сделал об этом доклад и указал как на пример отделения государства от церкви, на Америку; я указал, что при помощи Штефаника мы поддерживали сношения с Ватиканом. Я предвидел, что после войны религиозный и церковный вопрос станет всюду, а особенно у нас, злободневным.


Рекомендуем почитать
Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.


Последовательный диссидент. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой»

Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.


О чем пьют ветеринары. Нескучные рассказы о людях, животных и сложной профессии

О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.