Мировая революция. Воспоминания - [168]
Папа-философ Лев XIII может послужить соответствующим поучительным примером для наших историков. Известно, как этот основатель томизма осудил нашу реформацию и какое возмущение в свое время вызвало его осуждение. В своей энциклике «Diuturnum illud» (1881) Лев XIII доказывает, что реформация является матерью не только современной философии, но и современной политики, особенно же демократии; Лев XIII выводит, как следствие реформации не только современное юридическое воззрение и социализм, но и нигилизм и коммунизм. Лев XIII и в позднейших посланиях восставал таким же образом против реформации («протестанского бунта») и осуждал смешанные школы, требуя чисто исповедные школы, и т. д.
Полагаю, что будет лишнее обращать внимание на такие крайности, как, например, на то, что он ставит на одну доску нигилизм и социализм и т. д.; но в главных вопросах Лев XIII был прав: действительно, после реформации и благодаря реформации возник новый взгляд на мир и жизнь, новое государство и современную демократию и политику. Мы лишь расходимся с главой римской церкви в оценке современной эпохи, ее идеалов, стремлений и институций.
Именно в этом отношении наше возрождение и новая эпоха идут в том же направлении, что и реформация; в этом же смысле наши возродители чувствовали себя связанными с этой высшей точкой нашей истории: одни (Палацкий) делали это сознательно и ясно, другие менее ясно и несознательно, но все наши выдающиеся люди и даже духовные вожди никогда не были так индифферентны к религиозным вопросам, как это объявляют упомянутые либералы. Первый пример Добровский: он был масоном, энциклопедистом и шел сознательно против своей церкви, но не против религии. О Колларе, Шафаржике и Палацком мы уже все сказали; Гавличек был либерал, но не был равнодушен к вере. А наши поэты? Возьмем первого и самого большого – Маху, который был человеком абсолютно религиозным, хотя и раздвоенным скептицизмом; религиозный вопрос был для Махи жизненным вопросом. У Неруды было сильное религиозное чувство, как это должен почувствовать каждый при чтении его «Псалмов на день пятницы»: Немцова, Светла, а позднее Новакова являются живыми религиозными характерами; Светла и еще глубже Новакова искали следы реформации среди нашего народа. А из современных – как анализирует морально и религиозно свои характеры Голечек, Чапек-Ход? Шольда даже проповедует возврат к Богу. То, что Святоплук Чех и Врхлицкий были либералами, вовсе не является доказательством того, что наша литература в действительности не переживала религиозного вопроса; и Чех ведь молился Неизвестному, а Верхлицкий всю жизнь страдал от фаустовского вопроса.
Наш чешский либерал бывает обычно по бумагам католиком и полным невеждой в религиозных вопросах: он не способен представить себе религию вне своей церкви, ее культа и учения; поэтому он не понимает Палацкого и наших лучших писателей, хотя их имена все время вертятся у него на языке. Он не понимает истории, хотя он и историк.
Принципиальными, серьезными и последовательными противниками Палацкого являются католические историки и политики; они расценивают нашу реформацию со своей религиозной точки зрения. Для них реформация была и есть религиозной и политической ошибкой; габсбургская католизация народа, с их точки зрения, была его духовным и национальным спасением – Братство и протестантизм нас бы онемечили: Белая Гора была нашим счастьем.
Католические историки и политики в Германии, в Англии и в иных государствах смотрят более объективно, чем наши, на реформацию, ее возникновение и значение; они признают по крайней мере относительное и временное право протестантизма, признают ошибки и недостатки своей церкви в конце Средних веков и необходимость ее реформы. Если ход истории направляется Божественной премудростью, если в истории есть порядок и план, то как же можно так огульно и без всяких размышлений осуждать возникновение реформации и протестантизма; ведь что означает для целого мира и особенно для католиков такое большое, даже огромное и продолжительное движение? Именно с теистической точки зрения философия истории наших католических противников Палацкого прямо невозможна: разве бы возникла реформация, если бы церковь удовлетворяла народы? А разве реформационное движение не возникло внутри самой церкви? Лучшие католические деятели всегда критиковали недостатки своей церкви – не хватило бы никакой библиотеки для помещения этой литературы от начала католицизма до реформации; как только стремление к реформе оказалось вне церкви и возникли даже новые церкви, старая церковь становится в стороне, и удержание власти при помощи насилия или компромисса становится главным объектом ее политики. Отсюда происходят договоры с нами, отсюда же инквизиция и иезуитизм – инквизиция и иезуиты и у нас проводили католизацию. Если церковь была недостаточной, то я не говорю, что реформации хватило во всем и всюду. Конечно, очень скоро и в протестантстве вместо духовной емулации возникла партийная борьба; очень скоро против старой теократии восстала новая теократия, также домагающаяся власти. Церкви, проповедывавшие религию любви, начали употреблять насилие и охотно позволили светской власти злоупотреблять собой.
«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя полковника Романа Романовича фон Раупаха (1870–1943), совершенно неизвестно широким кругам российских читателей и мало что скажет большинству историков-специалистов. Тем не менее, этому человеку, сыгравшему ключевую роль в организации побега генерала Лавра Корнилова из Быховской тюрьмы в ноябре 1917 г., Россия обязана возникновением Белого движения и всем последующим событиям своей непростой истории. Книга содержит во многом необычный и самостоятельный взгляд автора на Россию, а также анализ причин, которые привели ее к революционным изменениям в начале XX столетия. «Лик умирающего» — не просто мемуары о жизни и деятельности отдельного человека, это попытка проанализировать свою судьбу в контексте пережитых событий, понять их истоки, вскрыть первопричины тех социальных болезней, которые зрели в организме русского общества и привели к 1917 году, с последовавшими за ним общественно-политическими явлениями, изменившими почти до неузнаваемости складывавшийся веками образ Российского государства, психологию и менталитет его населения.
Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.
Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.
Резонансные «нововзглядовские» колонки Новодворской за 1993-1994 годы. «Дело Новодворской» и уход из «Нового Взгляда». Посмертные отзывы и воспоминания. Официальная биография Новодворской. Библиография Новодворской за 1993-1994 годы.
О чем рассказал бы вам ветеринарный врач, если бы вы оказались с ним в неформальной обстановке за рюмочкой крепкого не чая? Если вы восхищаетесь необыкновенными рассказами и вкусным ироничным слогом Джеральда Даррелла, обожаете невыдуманные истории из жизни людей и животных, хотите заглянуть за кулисы одной из самых непростых и важных профессий – ветеринарного врача, – эта книга точно для вас! Веселые и грустные рассказы Алексея Анатольевича Калиновского о людях, с которыми ему довелось встречаться в жизни, о животных, которых ему посчастливилось лечить, и о невероятных ситуациях, которые случались в его ветеринарной практике, захватывают с первых строк и погружают в атмосферу доверительной беседы со старым другом! В формате PDF A4 сохранен издательский макет.