Мировая республика литературы - [51]

Крупные литературные столицы пользуются разными системами посвящения, позволяющими им сохранять за собой право политического «протектората»: существование единого, общего как для администрирования, так и для культуры языка, помогает сохранять политическое влияние. Можно сказать, что в бывших колониях политическое господство держится на литературной основе. Факт, что язык и литература становятся орудиями «ласкового» господства, как политического, так и экономического, по — особому сказывается на существовании мирового литературного поля.

Лондон, вне всякого сомнения, тоже является столицей литературы, и не только благодаря своему литературному капиталу, но и в силу величины принадлежавшей ему когда — то колониальной империи. Пространство, для которого Лондон может быть главным авторитетом (Ирландия, Индия, Африка, Австрия…), безусловно, одно из самых значительных в мире. Лондон был литературной столицей для таких разных писателей, как Шоу, Йитс, Тагор, Нараян, Шойинка, равно как и для многочисленных писателей из бывших английских колоний. Возможность приобщать к литературному процессу и посвящать в писатели делала Лондон особенно авторитетным, открывая ему широкий кредит в мировой литературе. Столица Великобритании обеспечивала реальную полноправность писателям, выходцам из своих бывших колоний, свидетельством тому Нобелевские премии Тагору, Йитсу, Шоу и Шойинке. Посвящение Лондона — подлинный литературный диплом, который позволял индийским писателям, вне зависимости от их ориентации: полной ассимиляции с британскими ценностями, как в случае Нейпола, или дистанции и критики, как в случае Рушди, существовать как равные в интернациональной республике литературы, хотя нужно сказать, что эти дипломы были даны не без задней политической мысли.

Об одном из героев «Сатанинских версетов» Саладина Шамша, индийца, эмигрировавшего в Лондон, Салман Рушди пишет: «Среди всех интеллектуальных богатств он больше всего полюбил неисчерпаемую и протеистическую культуру англоязычных народов, утверждая, что «Отелло», эта «одна- единственная пьеса», стоит всей драматургии на любом другом языке. И хотя понятно, что это гипербола, но она недалека от того реального восхищения, которое он испытывает. […] Всю свою любовь он отдал Лондону, предпочтя ему и свой родной город, и все остальные. Он приближался к лондонской земле очень медленно, очень робко, со все возрастающей радостью. Он застывал, словно статуя, стоило ему почувствовать взгляд в свою сторону. Он мечтал обладать ею, прикоснуться и превратиться в нее, как в детской игре в «солнышко», когда каждый, которому удалось притронуться к водящему, становится солнышком. […] Долгая история лондонской земли — это история земли — прибежища, пригревающей неблагодарных и мятежных детей — беглецов, без ласковых речей и обещаний принять всех в лоно «нации эмигрантов», без «распростертых объятий» заокеанской страны. Разве Соединенные Штаты с законом Маккарти позволили бы Хо Ши Мину заниматься стряпней в одной из своих гостиниц? А закон Маккарана — Уолтера, направленный против коммунистов? Как бы встретила Америка сегодня какого — нибудь Карла Маркса с окладистой бородой, если бы он задумал пересечь границу? Лондон! Лондон! Глупцом будет тот, кто не предпочтет его обветшавшую роскошь и недавнюю неуверенность яростной уверенности заокеанского Рима»[206]. Главные привлекающие к Лондону черты те же, что и у Парижа: с одной стороны, это литературная столица, с другой — город, пользующийся репутацией политического либерализма.

Неоспоримая политическая мощь Лондона часто служила подспорьем в той нескончаемой борьбе, какую ведут между собой европейские столицы. Во времена безграничного культурного господства Франции в конце XVIII — начале XIX веков все ее конкуренты пытались использовать Англию в качестве главного оружия. В Германии, например, в период формирования национальной литературы так называемое «доклассическое» поколение, поколение Клопштока и Лессинга, в 1750–1770 годы пыталось открыть новый путь, предлагая взять за образец для подражания литературу Англии и прекратить подражать Франции (а значит, прекратить и ее господство). Лессинг стоял у истоков движения, направленного на переоценку творчества Шекспира в Германии.

Но влияние Лондона в качестве литературного законодателя практически никогда не выходило за пределы распространения английского языка, то есть за пределы его бывших колоний. Недавний опрос показал, что лондонские издатели публикуют очень мало переводов, а авторитетные в литературном отношении инстанции прославляют только англоязычные тексты[207]. Литературный кредит Лондона основан на обширности англоязычного ареала, на господствующем положении, которое занял английский язык, но господство языка — обычно предполагает политическое господство, так что литературное влияние Лондона не является чисто литературным. Его литературный кредит отличается по самой своей сути от кредита Парижа.

Сегодня соперничество между Лондоном и Нью — Йорком в англоязычном ареале привело к четкой поляризации культурного англоязычного пространства. Однако про американский полюс можно сказать, что он в первую очередь является экономически — издательским. Общепризнанным законодателем в области литературы Америка пока еще не является. Но стремится им стать, и многие писатели пользуются соперничеством двух столиц, настраивая их друг против друга.