Миротворец - [6]

— Тогда, — сказала я, — Республику Дарго никто не признает.

Говорить о мировой политике и ее принципах было интересней, чем таращиться на пламя керосинки. Но тут послышались шаги с западной стороны перевала, и Фархад, выбежав на возвышение, замахал фонариком и закричал:

— Эге-ге-гей!

— Э-э-э! — откликнулись снизу.

Эдик поднялся на перевал с Магой, цеплявшимся за его плечи и непрерывно стенавшим.

— Садись, — неприязненно сказал Маге Алихан. — Что ты стонешь, как баба?

— Я ногу сломал, — пожаловался Мага.

— Врешь, — сказал Эдик. — Не сломал ты ногу, просто потянул. Кончай ныть.

Но Мага ныл и ныл все время, пока мы добирались до нижнего лагеря, и слава Богу, что ныл он по-чеченски, так что я не понимала ни слова. Алихан вяло отругивался, и когда внизу, уже возле самого лагеря, нас встретил Анзор, Мага имел вид такой жалкий, а Алихан — такой рассерженный, что Анзор сказал:

— И ради этого чучела ты возвращался в снега? Да он и банки со сгущенкой не стоит!

— Нет, Анзор, — устало выдохнул Эдик. — Он не стоит и пустой банки из-под сгущенки.

И Анзор захохотал, оскалив желтые зубы курильщика, и поволок Магу вдоль всего лагеря, повторяя шутку Эдика возле каждой палатки, и ответом ему были взрывы смеха — хоть шутка и была проще, чем икейская мебель, но замерзшие и усталые люди нуждались хотя бы в такой.

А потом оказалось, что для Эдика нет места ни в одной из палаток, потому что никто не задумался и не позаботился о нем. У него и палатки-то не было. Была у меня, но я уступила ее Давиду и Фархаду, потому что мне все равно нужен был кто-то, об кого ночью можно погреться, а это мог быть только Эдик.

Фазиль узнал, что ночевать нам негде, и впустил нас к себе, а сам ушел спать к Анзору.

— Свинья ты, — сказала я, когда Эдик зарылся носом в мою грудь. — Тебе с самого начала не ассистент был нужен. Тебе «борода» была нужна. Петух гамбургский.

— Ты все драматизируешь, — сказал Эдька и заснул.

Разбудила нас многолюдная и громогласная ссора, стремительно переходящая в драку.

— Не пойду никуда, — простонал Эдик, убедившись, что стрельбы все-таки нет, а значит, это не турки. — Пошли они к такой-то матери.

Но шум не утихал, беспокойство нарастало, и мы поняли вскоре, что без нас не обойдется. Точней, мы просто не уснем, пока они будут горланить своими гортанными голосами, а спать хотелось до смерти. И мы, матерясь, натянули недопросохшие носки и ботинки, запахнулись в куртки и поковыляли на гвалт.

Диспозиция была такой: большая часть наличного состава сгрудилась кругом, примерно половину которого составляли даргинцы, а вторую половину — чеченцы. На пустом пространстве в центре круга стояли Анзор и Фазиль и что-то доказывали друг другу, широко жестикулируя. Они не орали, но такие рубленые, такие чеканные фразы сыпались в снег, что было понятно: дело серьезное.

Насколько оно серьезное — мы поняли, когда протолкались вперед и увидели у ног Анзора и Фазиля лежащего человека. Еще там были даргинец Хамид, которого держали за руки-ноги, и точно так же за руки-ноги удерживаемый чечен Мага.

Тот самый Мага.

У Эдика сработал врачебный рефлекс — он кинулся к лежащему, перевернул, проверил пульс, включил фонарик, проверил реакцию зрачков.

— Поздно уже, — сказал Анзор. — Ничем не поможешь, доктор.

— Дайте его мне! — закричал с надрывом Хамид. — Дайте его мне, я убью эту сволочь!

— Что случилось? — Эдик встал с колен.

— Повздорили из-за места в палатке, — устало объяснил Алихан. — Или еще чего. Разве теперь важно?

— Я защищался! — крикнул Мага.

— Ты человека убил, — Фазиль взял его за барки и слегка встряхнул. — Хорошего бойца убил. Что с тобой теперь делать?

Действительно, в полевых условиях вопрос воинской дисциплины стоял жестко. Если позволить людям убивать друг друга из-за места в палатке, скоро не останется отряда.

— Я сам тебя убью, — сквозь зубы процедил Фазиль. Алихан похлопал его по плечу и отвел чуть в сторону.

Я не понимала, что он сказал то ли по-даргински, то ли по-аварски, но он посмотрел на Анзора, и я догадалась: если даргинец убьет чечена, чечены этого не забудут. Может быть, прямо сейчас резни не будет, может быть, они даже не уйдут — но в отряд будет вбит клин, и надежда взять Архун накроется медным тазом в том самом смысле, в каком о медном тазе писали китайские литераторы.

Анзор тоже не мог убить земляка. Остальные земляки его бы, мягко говоря, не поняли. Идеальным решением проблемы стала бы расстрельная команда, поровну состоящая из чечен и даргинцев, но мозги у всех от усталости и высоты варили неважно, да и сама церемония официальной казни вышла бы очень хлопотной.

— Фазиль, — сказал вдруг Эдик. — А если Магу убьет русский — у нас не будет розни?

— Доктор, — Анзор посмотрел на Эдика с почти суеверным страхом, — не твое это дело — убивать людей.

— У каждого врача есть свое небольшое кладбище, — пожал плечами Эдик. — Правда, я никогда раньше не убивал специально.

— А ты сможешь? — Фазиль пристально посмотрел ему в глаза.

— Сейчас узнаем, — Эдик снова пожал плечами.

— Нам нельзя тут поднимать стрельбу, — Фазиль достал из ножен немецкий армейский нож.

Я вдруг перестала чувствовать руки и ноги. Когда человек умирает у тебя на столе, хотя ты сделал все, что мог, и даже больше, — это одно. Когда ты берешь в руки нож, чтобы убить…