Мир вашему дому - [94]

— Обиделся, — признался Равиль. — Вот я месяц провалялся в постели, о многом передумал. Часто вспоминал наших комбинатских. Но… обиды уже нет. Отвечать за работу кому-то надо. Это раз. Второе: упущения сам должен видеть, без подсказки разных там инспекций. Что приехал сюда и руками решил поработать — не каюсь. Опыт мой никто не отберет, зато я здесь жизнь увидел. Мы ведь с тобой никогда не работали в паре с рабочим человеком, по-настоящему ни одной его мысли не знали.

— Теперь узнал? — Георгий усмехнулся.

— Узнал, — серьезно ответил Равиль. — И еще я себя узнал. Вспоминал и разглядывал снизу того, прежнего Равиля Салимгареевича, что с рабочим человеком говорил, предварительно на все пуговицы застегнувшись. Не умел и не хотел он в рабочую душу заглянуть, все ему недосуг было, суетился, мельтешил, минутку лишнюю выкраивал, а потом часами сидел на необязательных совещаниях, тупел от досады и обильных речей. Были у Равиля Салимгареевича часы приема, он опаздывал на них, иногда вовсе не являлся, радовался, если вдруг никто не приходил. Вот у нас в цехе есть старший мастер Бакиров, своего рода маленький главный инженер. Гляжу на него и злюсь — это же тот самый Равиль Салимгареевич. И у него тоже нет ни минутки времени, тоже суетится, старается отпихнуть от себя живых людей. У него в голове наипростейшие мысли: вовремя перед начальством отчитаться, марафет к их приезду навести, вовремя оформить результаты соревнования между бригадами и переходящее знамя вручить. А бригады толком не знают, за что и с кем соревнуются. И я раньше отмахивался: никому, мол, это не нужно. В бригаде я понял: оказывается, рабочий человек любит соревноваться, переживает, если работает хуже соседа. Вот в каком направлении надо бы поработать, вместо того чтоб закрываться от живого дела отчетностью.

— Но ты был хорошим главным инженером, — осторожно напомнил Георгий.

— Я был хорошим технократом, — уточнил Равиль. — Твердо верил в науку, новую технику, которую придумывают и присылают сверху. От подчиненных я требовал лишь добросовестно трудиться на рабочих местах, беречь сырье и энергию. И вовсе не видел, какая сила таится в самих людях. Я частенько слышал, что в таком-то, допустим, цехе оператор предложил усовершенствовать технологическую схему. Я прикидывал на счетах экономический эффект, он получался в подавляющем большинстве случаев небольшой, и я отмахивался. А надо было мчаться к этому человеку, заставить кого-то из инженеров поработать с ним, может, этому оператору не хватило знаний нащупать золотую жилу, он, может, рядом копал. Это с технической стороны дела. С человеческой же стороны дела оператор в своих бы глазах вырос, дальше бы потянулся. Ему потом, возможно, цены бы не было. Но мы сразу потушили в нем огонек своим казенным равнодушием. Вот бы чем я занялся, окажись снова у дел.

— Я смотрю, ты и головой работал, пока руки были заняты, — улыбнулся Георгий. — Что тебе мешает вернуться к делу?

— Обида моя, как я тебе сказал, уже рассосалась, — ответил Равиль. — Надо пожить у матери, поработать, окончательно прийти в себя. Я не теряю тут времени. Да только у меня вторая незадача объявилась: болезнь привязалась.

Они спустились вниз, постояли, оглядывая замкнутую меж холмами долину, тишину которой тревожили изредка низкие гудки электровозов, тащивших тяжелые составы мимо желтеющих крон березок.

— Как твоя жизнь? — спросил Равиль. — Творческая работа, должно быть, интересная штука?

— Творческая работа… — посмеялся Георгий, и Равиль в его смехе уловил далекую, всегдашнюю студенческую усмешку друга. — Работаю как ломовая лошадь. Лекции, практические занятия, еще и грузят общественной работой. Дома — ребятишки, гвалт. Жена недовольна, что мало занимаюсь семьей. В этом году я за большую работу взялся. Но опять же много времени попусту уходит. Лабораторию дали — одни голые стены. Где насос достану, где трубы. Хорошо еще, заочники помогают. То сварщика на денек дадут, то подвезут материалов. На моей работе не поскучаешь, — заключил Георгий и зевнул. — Что ж ты не поинтересуешься старыми друзьями, Зухрой, например?

— У нее, кажется, один ребенок?

— Двое, — веско сообщил Георгий. — Часто ее встречаю. Такая росомаха стала, откуда что берется — мужики на улице оборачиваются. Если, говорит, пишешь Куватову, привет передавай душевный.

— Как она живет со своим хирургом?

— Отлично живут. Но, сам знаешь, старая любовь не ржавеет. До сих пор не пойму, отчего ты к ней охладел? Золотая была девчонка.

Они давно уже шагали главной улицей поселка. Навстречу им из магазина вышла Флора. Кивнув Равилю, она быстро взглянула на Георгия и прошла мимо.

— Кто это? — живо спросил Георгий. — Взглянула так, будто я ей задолжал.

— Вместе учились в школе.

— Ты замечаешь в ней одно, я бы сказал, несоответствие: тело сложившейся женщины и это маленькое девчоночье лицо. А?

Равиль промолчал.

— Как ее зовут? — Георгий оглянулся на удалявшуюся женщину, неожиданно поразившую его воображение.

— Флора.

— Постой, та самая, о которой ты мне рассказывал еще на первом курсе?

— Она самая.

…Георгий уезжал вечером.