Мир сновидений - [13]

веревку,

через горницу шагает,

тяжело ступает в сени,

будто притолока давит.

Обернулся он у двери:

«Тяжкий грех, жена, прости мне —

для тебя я это сделал».

«Пусть тебе простит Создатель».

Ряйкке дверь избы захлопнул.

Постоял в сенях недолго,

из сеней во двор он вышел,

через двор прошел к воротам,

из ворот свернул к колодцу,

от колодца — прямо к лесу;

темна ночь глаза затмила,

на душе немое горе.

На опушке оглянулся —

дом родной увидел Ряйкке,

звуки летние услышал,

голубой дымок над баней,

звон коровьих колокольцев,

заскрипел колодца ворот,

дверь избы приотворилась,

да прошла в амбар хозяйка…

Сердце в нем перевернулось

от прекрасного виденья

жизни трудной и блаженной

на земле — краюшке черствой.

Ждал минутку, две смотрел он

и в утробе леса сгинул.

RÄIKKÖ RÄÄHKA

Tuo turilas, Räikkö räähkä,

neuvoi tien viholliselle

kahden kallion lomasta,

syksy-yönä hiljaisena;

teki sen henkensä hädässä.

Polttivat kylän poroksi,

surmasivat suuren kansan.

Yks on pirtti polttamatta,

se on pirtti Räikön räähkän.

Tuli toisen päivän ilta. —

Palasi paennehetkin

yksi sieltä, toinen täältä,

kurkistellen, kuuristellen,

puita, pensaita pälyen

ruumiille veristetyille,

raunoille rakkahille.

Räihkö pirttinsä ovella

katselevi, kuuntelevi.

«Mitä etsit vanha vaimo?»

«Etsin kullaista kotia,

löysin suitsevat kypenet.»

Räikkö pirttinsä ovella

kalpeana, kelmeänä.

«Mitä katsot kuoma kulta?»

«Katselen veristä veistä,

liekö veikon, liekö langon.»

Räikön poika portahalla

itkeä vetistelevi.

«Mitä itket poika parka?»

«Itken orhia iloista,

löysin tiu’un tien ohesta.»

Piili Räikkö pirttihinsä,

telkes ukset, sulki salvat,

istui pankkonsa perälle:

«Mitä tyttöni murehit?»

«Miestä kaunoista murehin,

syytä syntymättömäni.»

Kuului jo salainen kuiske,

sisiliskona sihisi,

viikon vierren kyynä kulki,

kuun mennen karhuna mörisi:

«Yks oli pirtti polttamatta,

miksi pirtti Räikön räähkän?»

Räikön vaimo valkeuinen

se sanan sanovi julki:

«Näytti tien viholliselle,

neuvoi Räikkö piilopirtit.»

Räikkö röyhkeä ärähti:

«Sen varsin valehteletkin!

Vai onko näkijä ollut?»

Vaimo valkea todisti:

«On ollut näkijät vankat,

tähdet katsoi, kuuhut kuuli.»

Ei evännyt enempi Räikkö,

hartiat alas jysähti,

tunsi ilmi tullehensa;

otti köyden orren päältä,

poikki permannon käveli,

astui raskaasti tuvasta

siltapalkin painuessa.

Kääntyi hän ovessa kerran:

«Vaimo, anna anteheksi,

kun sen tein, sinua muistin.»

«Luoja armön antakohon.»

Painoi kiinni pirtin uksen. —

Seisahti etehisessä,

siitä siirsihe pihalle,

pihalta veräjän suulle,

veräjältä kaivotielle,

kaivotieltä korpitielle;

silmässänsä yö ikuinen,

mielessänsä murhe mykkä.

Kääntyi mies rajassa metsän. —

Näki han kullaisen kotinsa,

kuuli han kesäiset äänet,

savun saunasta sinisen,

kaijankellojen kilinän,

kaivonvintin vingahduksen,

tuvan uksen aukeavan,

emon aittahan menevän.

Sydän kiertyi synkän miehen,

elo kaunis kangastihe,

askar autuas inehmon

maan kovalla kannikalla;

selsoi hetken, katsoi kaksi,

metsän korpehen katosi.

ДЕВЧОНКА ТЮРЯ

Тюря, нищая девчонка,

в доме пастора подпасок,

летом к мессе приходила,

а служанки издевались:

«Вон шагает Замарашка,

платья праздничного нету!»

Воротилась Тюря с плачем,

ночи шила-вышивала,

смётывала на омёте,

со стежком, с уколом каждым

в сердце таяли уколы;

сшила платьице на славу

и пошла в Господню церковь.

А народ вокруг смеялся:

«Что за Золушка явилась

без жемчужных бус-сережек?»

Воротилась Тюря с плачем,

лето жемчуг собирала

возле брода-переправы,

с каждой бусиной красивой

высыхало по слезинке;

нанизала ожерелье

и пошла в Господню церковь.

Парни, стоя вдоль дороги,

по цветку в ладони держат,

каждый для своей зазнобы:

та, что цветик молча примет, —

с ней приятно прогуляться,

та, что мимоходом глянет, —

хороша для хоровода,

та, что спрячет возле сердца, —

сердце парню обещает.

Только нищая девчонка,

Тюря, шла в Господню церковь

без цветочка.

Вот бедняжка,

на лужайке сидя, плачет.

Шел Создатель по тропинке —

что крестьянский парень с виду:

«Ты о чем, девица, плачешь?»

«Как не плакать, горемычной,

коль я нищая девчонка,

в доме пастора подпаском».

«Что же ты не на гулянье»?

«Как пойду я на гулянье,

коль дружка у меня нету!»

Протянул Господь цветочек:

«У тебя дружок великий!»

Вся деревня в хороводе

на пригорке возле речки

красной зорькою закатной;

там была девчонка Тюря

со своим дружком великим.

В радости домой примчалась,

цветик спрятала в шкатулку,

а шкатулку — в изголовье,

утром встала, заглянула —

лепестки-то золотые!

Поняла, что был за парень

тот, с которым танцевала

на пригорке возле речки.

Больше с той поры не плачет.

TYYRIN TYTTI

Tuo oh tyhjä Tyyrin tytti,

vähä paimen pappilassa,

meni messuhun kesällä,

pisti piiat pilkkojansa:

«Tuossa Tyhjätär tulevi

vailla kirkkovaattehia.»

Tuli itkien kotihin. —

Yksin yöhyet kutovi,

ometassa ompelevi,

joka neulan pistamältä

suli pistos sydänalasta;

sai hamonen valmihiksi,

meni Herran huonehesen.

Kyseli kyläinen kansa:

«Kuka Tuhkimo tulevi

vailla Herran helmilöitä?»

Tuli itkien kotihin. —

Kesän helmiä keräsi

karjan kaalamo-sijoilta,

joka helmelta hyvältä

kuivui kyynel poskipäaltä;

päärlyt rihmahan pujotti,

meni Herran huonehesen.

Seisoi sulhot tien ohessa

kullakin kädessä kukka,

kukin kultansa varalta;

minkä otti neiti nuori,

se oli kiltti kirkkotielle,

mita katseli kädessä,