Мир открывается настежь - [59]
Когда мы выстроили новобранцев на зарастающем репейниками плацу, у меня даже зубы заныли. Волнистая, зигзагами, пестрая линия, носки внутрь или нараскоряку, усердно выпяченные животы — все это полбеды: обучить строю не так уж сложно. Но пиджаки, косоворотки, куртки, армяки, бог знает какие отрепья, сапоги, ботинки, лапти!.. Где взять обмундирование? Начальник снабжения фронта Яковлев только вздыхал сокрушенно. И ни Сытин, ни я тоже покамест ничего поделать не могли. Я понимал, что творится в душе старого генерала, с юности привыкшего к воинственному однообразию полков.
Но Сытин до своей души меня не допускал; и мы обсуждали многочисленные вопросы на деловом расстоянии.
Неожиданно попросил разрешения и вошел начальник штаба Латынин. Его продолговатое подвижное лицо выражало крайнюю озабоченность.
— В уезде восстание. Вот полюбуйтесь, целая волость.
Он, не глядя, взял циркуль и захватил его рожками порядочный кусок карты, пестревшей на стене значками, оставив в центре село Шаблыкино. Сытин поднялся, с любопытством, но учтиво наблюдая за мной. Я обернулся к карте, стараясь не выдать волнения, потом прямо взглянул на Сытина:
— Узна́ю подробности. Очевидно, уисполком уже послал в волость свой отряд.
— Сомнительно, — дернул головой Латынин.
— Посоветуюсь с местными товарищами, о решении сообщу вам, — сказал я и заторопился в комиссариат.
Умница Фельдман уже вызвал Освальда Петровича Грюнберга, вожака большевиков Карачева, и пятерых наших политработников. Когда все собрались и некоторые по привычке сосредоточенно задымили, Грюнберг, то и дело потрепывая пальцами густую шевелюру, подтвердил опасения начальника штаба: отряд Раевского не поднят; военный комиссар уезда Блавдзевич преспокойненько сидит в своем кабинете, чешет под мышками; председатель исполкома Кургин тоже не бьет тревогу. Бездеятельность их весьма подозрительна, а между тем крестьяне, насколько Грюнбергу известно, выступили с лозунгами «Да здравствует Советская власть без коммунистов» и «Бей коммунистов». Такие лозунги выкрикиваются явно с чужого голоса.
— Надо просить у Сытина хотя бы роту, — предложил один из политработников.
Размеры восстания представлялись огромными, бездействие уездных властей уже давало в руки нам какие-то улики, и надо было принимать самые серьезные меры. А не воспользуются ли немцы поводом для удара с фронта? Я думал, на меня смотрели выжидательно, и, наверное, Сытин у себя в кабинете тоже ставил что-то на карту. Но крестьян я знал; я чувствовал какими-то земляными клеточками души, что не могли хлеборобы в зрелой ненависти подняться против власти, которая вторым своим декретом вспомнила о их многовековой нужде. Послать на них солдат — не значит ли намекнуть на прошлое, косвенно подтвердить лозунг, ловко нашептываемый контрреволюцией по всей России? Я поделился мыслями своими с товарищами и, не услышав серьезных возражений, распорядился немедленно переходить к действиям.
Грюнберг вышел последним, сказал перед дверью:
— Придется нам с вами приниматься за самое головку.
— Мы уже принялись.
Я покрутил ручку телефона. Соединили меня быстро. Сытин задышал на том конце провода.
— Павел Павлович, на подавление восстания я послал несколько политработников с группой красноармейцев.
— Это серьезно? — не сдержался он; и мне захотелось увидеть выражение его лица.
— С восстаниями шутить опасно! — сказал я.
Он помолчал, потом сказал, что будет ждать известий, и мы попрощались.
Через открытые окна в салон-вагон вливались потоки теплого света. Потертая обшивка блестела, будто бронзовая, на мягких диванчиках, на которых некогда покоились генеральские зады, дремали солнечные зайчики. Ночью над городом побуянила гроза, поиграла молниями над церковными главами и опрокинулась обложным дождем. А сейчас я с удовольствием дышал запахами созревающих трав и весело поглядывал на Фельдмана, как всегда подобранного и серьезного.
В такое утро не хотелось мрачно смотреть на вещи. И все-таки поводов для большой радости не выискивалось. Политработники вернулись. Оказывается, достаточно было провести по деревням несколько митингов и разъяснить крестьянам всю несуразность их лозунгов, как восстание сникло, словно пламя без топлива. Политработники говорили крестьянам: «Какую же вам нужно Советскую власть без коммунистов, когда и существует-то она только потому, что ее создали, поддерживают и защищают коммунисты? Без них власть эта будет в точности такой, от которой вы недавно избавились. Подумайте хорошенько и сами поймете: вас поймали на удочку заклятые враги Советов и вашими руками хотят поднести хлеб-соль помещикам».
Я вспоминал все, что мне политработники рассказывали, сопоставлял, оценивал. Шаблыкинское восстание похоже было на репетицию. Но кто ее организовал, кто действует за кулисами? В этом необходимо срочно разобраться, иначе худшие опасения могут обратиться в быль… Нет, радоваться, что на сей раз все обошлось, — безумное ребячество!
— Куда прете? — закричал за стенкою часовой. — Назад, говорю! Стрелять буду!
— Пока ты свою палку снимешь, насквозь прошью, — послышался свирепый голос. — А ну, допусти к комиссару!
Вторая книга мемуаров академика И. М. Майского — советского государственного деятеля, занимавшего ряд дипломатических постов в предвоенные и военные годы, в том числе — представителя СССР в Лондонском комитете по невмешательству в испанские дела, посла СССР в Англии, участвовавшего в конференциях союзников в годы войны, а в послевоенные годы ставшего заместителем народного комиссара иностранных дел, посвящена одному из самых драматических периодов в истории СССР и всей Европы — периоду подготовки второй мировой войны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Во время Крымской войны (1854-1856 гг.) Николай I назначил А. С. Меншикова главнокомандующим над военными сухопутными и морскими силами в Крыму. Неудачи на Альме, под Балаклавой, Инкерманом и Севастополем заставили Николая I усомниться в полководческих талантах своего главнокомандующего, и в феврале 1855 года Меншикова освобождают от всех должностей с оставлением в звании генерал-адъютанта и члена Государственного совета, а в апреле 1856-го его окончательно отправляют в отставку. Умер А. С. Меншиков 19 апреля 1869 года на 73-м году жизни.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Анна Евдокимовна Лабзина - дочь надворного советника Евдокима Яковлевича Яковлева, во втором браке замужем за А.Ф.Лабзиным. основателем масонской ложи и вице-президентом Академии художеств. В своих воспоминаниях она откровенно и бесхитростно описывает картину деревенского быта небогатой средней дворянской семьи, обрисовывает свою внутреннюю жизнь, останавливаясь преимущественно на изложении своих и чужих рассуждений. В книге приведены также выдержки из дневника А.Е.Лабзиной 1818 года. С бытовой точки зрения ее воспоминания ценны как памятник давно минувшей эпохи, как материал для истории русской культуры середины XVIII века.
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.