Мир открывается настежь - [61]

— Похоже, что не фальшивка.

— Тогда почему мы узнаем об этом от немцев?

— Сведения были, только не столь серьезные. Я уверен, что это не наши солдаты! — Сытин даже взмахнул рукой, словно отметая обвинение. — Там происходит что-то загадочное. Нам необходимо самим выехать и принять меры, иначе немцы представят нас сборищем грабителей.

Ответом Сытина я остался доволен. И потому вдвойне горько было видеть, как обрадовался он теперь, как оживленно переспросил:

— Так, вы говорите, о сроке сообщат через неделю? Я вполне успею подготовиться, сдать дела.

Я занялся карандашом, так ровно и остро отточенным, что кончик переходил в иглу. Сердито зазвенел на стене аппарат. Сытин поднес трубку к уху и загадочно на меня посмотрел.

— Да, здесь!.. Ждем… Это Яковлев, — пояснил он, повесив трубку на крючок.

Хоть бы на этот раз начальник снабжения не принес дурных вестей. Однако по его замедленным шагам я угадал: пришла беда, отворяй ворота.

— В полученной почте никаких новых распоряжений не поступило, товарищ военрук, — печально доложил Яковлев. — Солдат кормить нечем.

— Та-ак. Мы посоветуемся с товарищем комиссаром. — Сытин отпустил Яковлева, прихрамывая, заходил по кабинету. — Что будем делать? Все формальные требования и заявки давно посланы, но продуктов и фуража нет. Военный совет не имеет даже денег. Понятно: теперь мы не воюем; но люди у нас остались те же, их необходимо кормить!

Нет, Сытин пока не собирал чемоданы. Но об этом потом, потом.

— Дайте мне подумать, Павел Павлович.

— Все равно без помощи центра мы обойтись не сможем. — Сытин упрямо поджал губы.

Центр! В Москве мы смотрели на пайку хлеба и не знали, как растянуть ее на сутки. Но зато карачевский рынок ломится от продуктов. Были бы деньги, и я взял бы на себя ответственность за нарушение твердой государственной продполитики. Надо попробовать раздобыть денег…

Но события развивались, не согласуясь с нашими соображениями. Донесения от командиров и комиссаров частей что ни день были отчаянней. Настроение красноармейцев падало, крикуны звали в поход за хлебом по деревням. Возле одного из сел Почепского уезда завязалась перестрелка между крестьянами и бойцами. Дальнейшее промедление было бы с моей стороны равнозначно измене.

От недосыпания меня пошатывало, перед глазами плавали черные мухи, и все-таки я придумал. Сытин встретил меня с беспокойством, словно позабыв, что завтра-послезавтра ему уезжать.

— У нас три выхода, — собираясь с мыслями, сказал я. — Или голодный бунт солдат, или восстание крестьян, или закупать продукты самим под гарантийные расписки вопреки законам. То, и другое, и третье плохо. Но последний выход — самый разумный.

Сытин посмотрел на меня так, будто перед ним возник сумасшедший, вырвавшийся из смирительной рубашки.

— Помилуйте, товарищ комиссар, зачем вам совать голову в петлю! — воскликнул он, впервые сорвавшись с официального тона. — Да разве вы виноваты, что на фронте нет продовольствия!..

В иных обстоятельствах я бы порадовался отеческой озабоченности, прозвучавшей в его голосе. Но он не мог меня понять: мы были на разных полюсах.

— А вы представляете, сколько крови может пролиться? — убеждал я. — Разве можно искупить ее, если даже нас обоих расстреляют! Мы не имеем права терять ни одной минуты.

Старик подобрал губы, в глазах его что-то погасло.

— Расценивайте как угодно, товарищ комиссар, но я согласиться с вами не могу. Меня никто не уполномочивал давать распоряжения вопреки существующим законам Советской власти. Поговорите с командованием, спросите, как поступить. — Он еще пытался уберечь меня.

Звонить в Калугу не было смысла. Военный совет Западной завесы знал о наших бедствиях и если бы имел возможность помочь, спору бы не было. Я понимал, что Сытин, при его положении, вряд ли подпишет опасный приказ. Даже и при удаче бывшему генералу за преступление законов не поздоровится. Ну, а если мы в ближайшее время не получим денег, не сможем погасить наши долги, что тогда? Крестьяне перестанут верить Советской власти, поднимутся снова, теперь уже сознательно!..

— Попрошу вас, Павел Павлович, заготовить распоряжение, в котором следует указать, что за приобретенные продукты командиры частей выдают крестьянам соответствующие документы. В этих документах должно быть отмечено: что закупили, сколько и по какой цене. Нужно подчеркнуть — оплачивает документы штаб фронта… Распоряжение подпишу я.

Сытин облегченно вздохнул, но все-таки с сомнением покачал головой.

Пока в секретариате готовили бумагу, я разглядывал карту. Кружочки населенных пунктов разливались в серые пятна. В них мелькали знакомые лица, я узнавал отца, соседей по своим Погуляям, мастеровых, с которыми хаживал на заработки. В ушах всплескивались гулкие голоса… Как в церкви… Я, мальчишка, стою на клиросе, не сводя глаз со вздрагивающей перед взмахом руки регента. Ноги устали, хочется сесть и нельзя, потому что засну, засну… Я оттолкнулся от карты: Сытин протягивал мне саблю. Еще усилие — и это уже не сабля, а перо с чернилами на кончике.

5

— Я непременно должен поехать с вами, товарищ комиссар. У меня странное предчувствие, что после разговора многое в жизни моей изменится. И совсем не так, как мы с вами предполагаем.