Мир меняющие. Один лишь миг. Книга 2 - [69]

тьма еще не успела воцариться над Крогли, а они уже ступили на зеленую траву, наслаждаясь едва

заметным запахом прохладной зелени и воды, журчание которой слышалось в наступившей

тишине. Оазис казался таким же безлюдным и заброшенным, как тот, что они недавно покинули.

Симона провела их по тропке, незаметной для постороннего взгляда, и путники очутились на

поляне среди кустов и зелени, рядом с небольшой уютной хижиной. Неподалеку темнела

пристройка, в которую отправился верблюд, после того как его освободили от клади. В пристройке

слышались шорохи, которые издают домашние животные, устраиваясь на ночь. Вальду вспомнился

Зыба Тыкле, спасший его от пустыни вечность тому назад. Старик мелькнул перед глазами,

погрозил узловатым пальцем, следи, мол, за всем, и исчез в ночном воздухе. Быстро холодало.

Симона предложила расположиться на ночлег внутри хижины.

- Особого комфорта не предлагаю, но лучше, чем на песке спать.

Хирдманн воспротивился, жестами предложив разжечь костер, попросил лишь одеяло или что-

нибудь наподобие, чтобы он смог укутаться от ночного холода. Хирдманн замолчал и изъяснялся

знаками с того мгновения, как Симона спустилась к ним с бархана и предложила свою помощь.

Вальд недоумевал, но решил оставить разговор об этом на потом. Сейчас не было ни сил, ни

115

11

желания спорить и выяснять. Симона вошла в дверь, зажгла лампу и вынесла две кружки, бутыль с

какой-то жидкостью, смутно белеющей в темноте, и краюху хлеба. Налила в кружки — довольно-

таки изящно вылепленные из глины — из бутыли, разломила краюху и протянула Вальду и

хирдманну. Поставила бутыль на крепкий деревянный стол, врытый рядом с дверью, себе принесла

кружку поменьше, которую подняла, салютуя:

- За неожиданных гостей, за удачу путешественников, за Аастра небесного и всю Семерку.

Вальд отхлебнул, распробовав налитое и счастливо рассмеялся. Это было молоко, свежайшее

молоко! С тех пор, как он покинул Мир, ему не удавалось попробовать молока. В Крамбаре,

конечно, были коровы, но молока Вальду никто не предлагал. А тут — целая бутыль, и вприкуску

— вкуснейший хлеб, которые, скорее всего, еще утром был теплым. И улыбающаяся хозяйка,

поднимающая здравицу в честь мирских небесных предков! Хирдманн удивленно уставился в свою

кружку, не понимая, как можно пить эту гадость — коровий сок, фу. У них только дети могли пить

это. Мужчины-воины, после принятия благодати императора, даже и не предполагали, что вот это

можно употреблять внутрь. Но если его друг, Несущий меч, пьет эту жидкость, значит и ему, псу,

нужно выпить. Хирдманн сделал маленький глоточек и впервые Вальд увидел, что и божественный

воин может быть изумлен: он высоко поднял брови, рот округлился, на носу остался забавный след

от молока, что было на краю кружки. Астроном тепло улыбнулся другу:

- Ты забыл, что такое молоко? Это вкусно! Да?

Ответом был лишь ошеломленно-счастливый взгляд. Вальд отчетливо увидел, каким был хирдманн

в детстве, когда его еще не начали готовить в божественные убийцы... О хлебе хирдманну можно

было не говорить. Крепкими зубами откусив большой кусок и запив немалым глотком прохладного

молока, имперский пес выглядел совершенно счастливым, впервые за то все время их знакомства.

И на их гостеприимную хозяйку уже не поглядывал со своей извечной подозрительностью, как

настоящий пес, у которого норовят забрать сахарную косточку.

Бутыль быстро опустела, Вальд и хирдманн улеглись возле костра, завернувшись в одеяла,

данные Симоной. Одеяла пахли сухой травой и свежестью. Костер уютно потрескивал в

окружившей сонный оазис тишине, и путники, блаженно улыбаясь, погрузились в чуткий сон.

Янина спала в хижине, на кровати хозяйки. Симона устроилась в гамаке, подвешенном неподалеку

от входа в хижину. Животные в пристройке давно уже затихли. Некоторое время царило безмолвие,

нарушаемое лишь ночными звуками спящих животных и негромким сопением хирдманна.

Остальные спали беззвучно. Когда гости крепко уснули, Симона открыла глаза, в которых уже не

светились ни радушие, ни доброта. Глаза изменились, став багрово-черными. Из уголка левого

глаза скатилась кровавая слеза, оставив темную борозду на коже, словно от ожога. Женщина тихо

поднялась, придерживая одежду, чтобы двигаться совершенно бесшумно. Легко соскользнула на

песчаный пол, и вышла из хижины. Было полнолуние и ночные светила, ярко сиявшие в

безоблачном темном небе, затмевали свет далеких звезд. Симона бесшумно подошла к спящим

116

11

мужчинам, сунула руку в карман и что-то сыпанула в костер. Пронзительно запахло горькими

травами. Хирдманн перестал сопеть и беспокойно заворочался во сне. Симона замерла,

прислонившись к стволу засохшего дерева, на который опирался навес, слившись с ним так, словно

она — неотъемлемая часть этого давно почившего ствола. Хирдманн поворочался и вновь затих,