Министерство по особым делам - [49]

– Господи, – сказал доктор. – Сочувствую. – Он затянул халат потуже. – Я слышал, Познань, что вы – человек неразумный. Что если речь идет о мертвых – вам и карты в руки, а вот с живыми вам не везет. Но я в жизни не слышал, чтобы человек так бездарно излагал, что ему нужно.

– Лекция будет долгой?

– Это не лекция, а предложение. Замаскированное под критику. – Доктор поднялся и посмотрел на картину за спиной – четыре лошади мчались галопом. – Вы рассказали вашу историю задом наперед. Надо было начать с того, что у вас пропал сын. – Он повернулся к Кадишу. – Если смогу вам помочь – помогу.

– Никто никому не помогает, – сказал Кадиш. – Вернутся они живыми или мертвыми, целыми или по частям или не вернутся вообще – это судьба. – Глаза Кадиша затуманились. – Я ни слова не сказал жене, и, судя по вашему предложению, правильно сделал. Я не верю, что вы держите слово, когда что-то обещаете.

– Тем не менее я предлагаю вам помощь.

– Чего я никак не ожидал.

– Похищение и выкуп – это наш валовой внутренний продукт, – сказал доктор. – Как и во всем остальном, за что бы правительство ни бралось, оно отовсюду высасывает прибыль. Оно только берет – и ничего не возвращает. Поэтому я предлагаю вам помощь – то, что они творят сейчас, это мерзость на новый лад. Похищать ни в чем не повинных, отыгрываться на них – в этом веке мы такого уже насмотрелись. И среди похищенных слишком много людей достойных. Слишком много евреев. – Обогнув стол, доктор подошел к Кадишу. – Одну заповедь моего дорогого и забытого отца я усвоил четко: даже если враг силен и многочислен, ты во что бы то ни стало должен дать ему отпор.

– Как вы можете помочь? – спросил Кадиш.

– Пока не знаю. План далек от совершенства. Приходите, когда понадобится что-то конкретное, когда попросите что-то более внятное, чем просто «верните мне сына».

– А так неужели не внятно?

– Вы узнаете что-то конкретное. Вы же будете искать. А через пару часов приезжайте в больницу с Лилиан, я приведу ее в порядок. Скажите, пусть не ест, если уже не поела.

– Вопрос можно? – произнес Кадиш, слегка оробев. – Только не обижайтесь. Забудем о ваших резонах, но дело опасное – почему вы предлагаете помощь?

– Чтобы искупить вину, – ответил доктор. Он приобнял Кадиша и потрепал его по спине. – Я обзавелся новым грешком.

Глава двадцать четвертая

Нос – штука стойкая, он восстанавливается сам по себе. Лилиан чувствовала, что он как-то устраивается, притирается. Казалось, он отвердевает, возникают какие-то зыбкие связи, что-то загустевает. Наверное, нос все-таки вернулся на свое место под опухолью. Она потянулась пощупать его, попробовала открыть глаза и поняла, что ее сморил сон. Оказалось, ее разбудил телефон, и не в носе дело. Ведь не из-за носа она не пошла на работу, а лежит в постели.

Лилиан вскочила. Пошла по коридору, продвигалась, держась за одну стену, потом за другую. Открыла слипшиеся, заспанные глаза и потянулась к телефону, но когда схватила трубку и сказала: «Алло», звонок уже оборвался.

Тут ее снова пронзила боль.

Лилиан моргнула. Прижала к глазам пальцы, села в кресло у окна в гостиной. Боль была нестерпимой. «Да что же это такое», – непроизвольно вырвалось у нее.

Но еще страшнее боли было ощущение – совершенно непереносимое, – что с этим сном в жизни что-то изменилось. Ведь реальность возникает из сна. Знай она, что ждет ее при пробуждении, она бы никогда не заснула. Никогда не закрыла бы глаза.

Лилиан не справилась со свалившимся на них ужасом и очутилась в мире, где ее сына нет.

Она посмотрела на улицу – вдруг появится Пато? Она сидела в глубоком кресле, смотрела на угол дома, пытаясь силой воли вызвать Пато, заставить его выйти из-за угла.

Увидев на углу какое-то движение, она вздрогнула. Но это была всего лишь собака. Собака, потом показался поводок, а на другом его конце – человек. Лилиан вдруг подумалось: а сколько у него детей? Дома ли они? Вот в каком мире она проснулась – в мире родителей, где у одних дети есть, у других – нет.

А с осознанием своего положения к ней пришла и мудрость: как она могла не понимать таких вещей еще два дня назад? И ей вдруг открылось: в такой стране всех детей назад не вернешь, чьи-то сыновья не вернутся никогда.

Лилиан захотелось извиниться перед человеком с собакой, распахнуть окно и крикнуть ему: если у вас забрали сына, простите меня, потому что мой обязательно вернется. На этот раз мысль не ушла, застряла в голове: мой сын обязательно вернется.

Лилиан так и сидела, не спуская глаз с угла, пока Кадиш не припарковался во втором ряду и не вышел из машины. От него теперь было глаз не отвести.

Когда Лилиан решила привести Кадиша в дом, познакомить с родителями, отец спросил: «Кто он такой?» Ответить ей было нечего. А вскоре родителям много чего о нем рассказали, и ему было отказано от дома. Потом, совершенно убитые, родители спросили: что ты в нем нашла? «Я влюблена в того, кем он станет», – ответила Лилиан. Отец только рукой махнул, мама стала плеваться. «Болван, – сказал тогда отец. – Шейгец, недотепа». Как только он его в тот день не обзывал, но то, кем Кадиш был на самом деле, не упомянул. В этой первой схватке слова