Министерство по особым делам - [17]

– Для напуганного ты уж больно здорово его мучаешь.

– Когда правительство напугано, думаешь, оно становится умнее? Говорю тебе, в этот раз власти чикаться с ними не собираются. Им нужен порядок, и они его восстановят. Все будут работать по две смены, и головорезы, и мусорщики.

– И в такую ночь ты собираешься шастать с сыном черт знает где? Где логика? Противоречишь себе на каждом шагу.

Кадиш подвигал ногами под столом. Коленом коснулся колена Лилиан, она обвила его ногу своими.

– Нам тревожиться не о чем, – сообщил Кадиш. – Те, кто не сует нос куда не надо, могут спать спокойно. Опасаться надо тем, кто им угрожает.

– Например, студентам, – сказала Лилиан: она приняла слова мужа всерьез.

– Да, – согласился Кадиш. – Политикам, революционерам, хиппи и студентам.

Он потянулся к счетной машинке и нажал на клавиши. Ему нравилось, как щелкает бумажная лента.

– А как насчет привидений, которые ночами таскаются по кладбищам?

– Они вообще на радары не попадают, – сказал Кадиш. – Это кладбище опасно только тем, кто не печется о своем добром имени. – Кадиш заметил, что Лилиан отвлеклась, о чем-то задумалась. – Я хочу привить ему навык, Лилиан. Мир на пороге переворота: хорошие люди, состоятельные люди могут вмиг оказаться на улице. Чтобы выжить, надо что-то уметь. А куча сведений Пато не защитит, прочти он хоть все книги на свете.

В подобных поучениях Лилиан не нуждалась. Она не хуже Кадиша знала, как много человек может потерять. Превратности судьбы витали над ее рабочим столом во всех видах. Ее родителей болезнь скосила в один месяц – они ушли, а она с ними не помирилась. Не такого мужа они для нее хотели. История его семьи была не в пример печальнее истории ее семьи. Но это вовсе не значит, что мир страданий был ей чужд.

– Вечером беру его с собой, – объявил Кадиш.

Лилиан разогнула пальцы, оглядела их.

– Этот Рафа больно шустрый, – сказала она. Положила руки на стол, растопырила пальцы. Подняла глаза на Кадиша. – С кем водит компанию твой сын – сейчас это нельзя пускать на самотек. В наши дни не с теми свяжешься, хлопот не оберешься.

– Ты хочешь, чтобы это сказал ему я, его отец, прошедший университеты в публичном доме? Сильно я нашего студентика напугаю. Он меня в шесть лет слушать не желал, хотя тогда он меня почитал.

– Он и в шесть лет тебя не почитал. – Лилиан надела очки, привела в порядок бумаги. Кадиш взял бокал. – Если ты в силах затащить его на кладбище, значит, можешь убедить, чтобы он не якшался с кем попало. Как бы то ни было, он – твой сын. Постарайся.

Кадиш разбил кубик льда напополам.

– Постараться – это завсегда. Насчет постараться я большой дока. Всю жизнь только и делаю, что стараюсь.

Глава восьмая

Информация доктора оказалась такой же надежной, как и его репутация. На камне было по-испански написано: ПИНКУС «БЕЗЗУБЫЙ» МАЗУРСКИ, ниже шла эпитафия на идише: Привяжи червленую веревку к вратам рая, как к своему окну привязала Раав[19].

Пато бросил сумку с инструментом на землю, раздался лязг. Но Кадиш ничего не сказал, опустился на колени, достал зубило с зазубренным концом, потом поменял на другое.

– Для беззубого – беззубое зубило, – сказал он. Как шойхет[20], ногтем большого пальца провел по кромке, проверяя зазубрины. – Надпись, Пато, вполовину моложе тебя. Недолго продержалась.

Когда остался лишь один завершающий удар, Кадиш повернулся к сыну, протянул инструмент ему.

– Не буду, – сказал Пато.

– Будешь как миленький. С тобой всегда так. Сначала говоришь «нет», потом делаешь.

– Да пошел ты!

– И так ты всегда говоришь. Я, твой отец, на это вообще давно не реагирую. Давай, нам прилично заплатят. Уберем это имя, и я отстегну тебе приличный куш. – Кадиш протянул сыну молоток. – Судя по твоему виду, тебе это – раз плюнуть. Ты ж накурился до беспамятства.

Но Пато не шелохнулся, и Кадиш положил инструмент к ногам сына.

– Ты будто не слышишь меня, – сказал Пато. – Жить, как ты, я не буду. И не возьму в толк, зачем ты пытаешься жить их жизнью.

– Чьей жизнью? – спросил Кадиш. Он не понял, что имеет в виду сын.

– Евреев, – пояснил Пато. – Они сделали тебя изгоем с рождения, а ты все пытаешься под них подстроиться. Сын шлюхи – оно тебе надо? А не послать ли их подальше? Завязать с этими делишками, уехать из этого квартала к чертям собачьим и начать новую жизнь?

– Со временем сам все поймешь. От себя не убежишь, – сказал Кадиш. – А убежишь, под старость будет только хуже. Можно отказаться от своего имени. От собственных слов, едва успел их произнести. Но тогда у тебя ничего не останется. Тут и вспомнишь, кто ты такой, да поздно будет – останешься один среди чужаков. Лучше биться с жизнью среди своих.

Через забор Пато указал туда, откуда должно подняться солнце. Дело шло к рассвету.

– Давай заканчивать, пока нас не арестовали, – предложил он.

Кадиш выключил фонарь, бросил его в сумку.

– Последний удар за тобой – или мы остаемся. А в тюрягу можно и вместе, я не возражаю. – Он посмотрел сыну в глаза. – Последний удар – и рулим домой, а завтра будет тебе денежка.

– Тебе меня не заставить, – отрезал Пато.

Но у Кадиша было другое мнение.

Он схватил сына за руки, на редкость легко развернул и повалил. Пато даже не успел оказать сопротивление.