Министерство по особым делам - [19]

К Пато подошел доктор. Кадиш стоял рядом, вытянув вперед сжатый кулак, готовый предъявить кусочек сына.

Доктор потянул за полотенце. По-докторски пробурчал «понятно» и что-то забормотал в руку Пато, будто разговаривал с раной. Потом туго замотал ее полотенцем.

– Сегодня сплошь пальцы – рук и ног. Кажется, с чего бы им так группироваться, а вот поди ж ты. Один день – сплошные травмы живота. Другой – всем глаза колют.

Доктор помог Пато подняться, увидел, что он крепко стоит на ногах, и отпустил.

Кадиш решил, что его час настал. Он раскрыл кулак – посреди обагренной кровью ладони лежал маленький кончик пальца. Сейчас он выглядел не так ужасно, как на кладбище. Кадишу вдруг показалось, что это – отросток его самого, все в мире осталось на своих местах, древние законы продолжают действовать. У отцов рождаются сыновья, рождаются из ребер и рук, из того, чем делятся с детьми их родители.

– Что это? – доктор нагнулся, посмотрел на ладонь Кадиша. Любопытствуя, взял кончик пальца, со всех сторон его оглядел. – Мне это не пригодится, – констатировал доктор. И без церемоний кинул частичку плоти Пато в пепельницу, где та упала на песок. – Сейчас я парня подштопаю. Всех дел на несколько минут.

И, держа Пато за здоровую руку, увел.

Несколько минут обернулись томительным ожиданием, Кадиш уже начал волноваться: что-то пошло не так? Когда в раздвижных дверях показалась Лилиан, он был ошарашен.

– Как ты узнала? – спросил Кадиш.

– Материнская интуиция.

Ночка Кадишу выпала нелегкая, да и утро тоже, и он, совершенно измочаленный, принял эти слова за чистую монету. Лилиан поняла, что он сбит с толку.

– У Пато хватило ума попросить сестру мне позвонить. – Она села рядом с Кадишем. – Где он?

Кадиш не ответил. Он уставился на пачку денег, которую Лилиан бросила в сумочку.

– Примчалась на такси, – пояснила она.

Кадиш кивнул. От беспокойства за Пато, от чувства вины ему было совсем худо. А тут еще рядом с Лилиан в пепельнице валяется кусок пальца! Он едва не потерял сознание. Если она посмотрит на пепельницу, Господи, спаси и помилуй! Интересно, что ей сообщили по телефону?

– Скоро отпустят, – сказал Кадиш.

Пато вышел из приемного покоя с небольшой повязкой на безымянном пальце. Пятна крови на рубашке побурели, сам он заметно побледнел.

Лилиан подбежала к сыну, обхватила его лицо руками.

– Швов много? – спросила она.

– Хватает, – ответил Пато вполне спокойно. – Я лишился кончика пальца и половины ногтя.

– Лишился? – переспросила Лилиан. – Кончика пальца?

Она повернулась к Кадишу – похоже, хотела закричать, но только покачала головой. Все держались как нельзя лучше. Лилиан – ради сына. Пато – ради матери. А Кадиш, подумалось ему, ради себя – себя, бедолаги.

– Все обойдется? – спросила Лилиан. – Все будет как надо?

– Что значит «как надо»? – ответил Пато вопросом на вопрос. – Сказали, поживем – увидим. Ну, палец будет чуть короче, а вообще останется таким же, более или менее. – И с горькой усмешкой добавил: – Наверное, все-таки менее.

– Это моя вина, – причитал Кадиш. – Прости.

Машину вел Кадиш, а Лилиан старалась привести ее в порядок: переднее сиденье было заляпано кровью.

Пато лежал на заднем сиденье, головой упирался в дверь. Он смотрел на верхушки телефонных столбов, определял по телефонным проводам, по крышам зданий, проплывавших на фоне неба, скорость движения машины. И молчал.

– Хватит сил подбросить меня до работы? – спросила Лилиан. Кадиш обрадовался, что к нему обратились, и собрался было ответить. Но ответил Пато:

– Конечно, без проблем.

Семья игнорировала Кадиша, меж тем машину по роскошным авеню Буэнос-Айреса вел именно он, и в жизни семьи как-никак участвовал. Он любил эти авеню – самые широкие в мире. Кадиш верил в их величие, как в некую осязаемую реальность. Город, построенный вокруг таких авеню, наполнял сердце надеждой. Они давали ощущение всесилия, возвеличивали все, что высилось по их сторонам.

Движение замедлилось, Пато приподнялся, оперся подбородком на переднее сиденье. В месте, где авеню делала крюк, дорогу перекрыли: по обе ее стороны, отсекая въезд в переулки, запарковали три джипа. Кругом горели факелы. Тротуары там-сям были засыпаны лавой. Хоть движение и перекрыли, взад-вперед сновали любопытные.

Кадиш нажал на прикуриватель. Сигарету загодя сунул в рот.

Лилиан постаралась отогнать панику. Утро и так не задалось. Она оглядела переднее сиденье – не дай бог заметят следы крови! Посмотрела в окно со стороны Кадиша и увидела, как на тротуаре какого-то человека бьют прикладом. Один удар, другой – человек упал, его загородили машины. Вокруг сгрудились солдаты.

На памяти Лилиан это было не первое военное правительство. И не первое заграждение на дороге. Но тут она почувствовала настоящую опасность, и не потому, что солдаты кого-то избивали. Для блокпостов солдат отбирают особо, и судить о них, так считала Лилиан, надо по их командиру. Последние пятнадцать метров она за ним наблюдала и сделала выводы. Молодой офицер развалился на капоте джипа, рубашка расстегнута – решил позагорать. Поза вальяжного наглеца – перед лицом настоящего врага так не сидят. Солдаты же двигались порывисто, и Лилиан с тревогой ждала встречи с одним из них.