Министерство по особым делам - [18]

Кадиш ногами зажал узкую грудь Пато, налег на него всем весом. Потом, ухватив сына под локти, вынудил взять в одну руку молоток, в другую – зубило. И – что было сил – потащил руки Пато к надписи. Пато же – что было сил— отбивался.

– Совсем спятил, – буркнул он.

– Бей – и дело с концом.

Силы действия и противодействия оказались равны.

– Переговоры зашли в тупик, – сказал Пато. – Давай на счет «три» разбегаемся.

– Тогда это не будет тупик. Это будет значить, что ты победил. Давай на счет «три» рубани по этому имени?

– Я знаю, зачем тебе это надо, – сказал Пато. – Но таким, как ты, я не буду. Проживать твою жизнь – уволь.

– Бей, – сказал Кадиш. – Бей – и делу конец. А свои психологические бредни будешь разводить по дороге домой. – Подбородком он прижал затылок Пато. – Это для твоего же блага, – заключил Кадиш.

Оба держались крепко, и оба поняли – надо действовать. Мышцы до того напряглись, что едва не гудели.

Кадиш изо всех сил дернул руку сына с молотком, и Пато понял – отец его пересилил. Но умный сын, студент университета, успел продумать план. Одна сильная рука против другой – тут он отцу не конкурент. Но двумя руками с отцовской рукой послабее он справится. И когда отец дернул руку с молотком, сопротивления Пато не оказал. Расслабил руку, и едва молоток взлетел, Пато резко дернул руку вниз и высвободил ее. Кадиш сосредоточился на молотке, а Пато схватил левую руку отца правой, чтобы высвободиться и дать стрекача. При этом Пато нервничал, как мальчишка. Даже захихикал, когда отжимал пальцы отца.

Левая рука Пато уже почти освободилась, но тут молоток сошелся с зубилом. Удар получился сильным, лезвие вонзилось в камень, и зубило завизжало, будто пила. Поросший дерном кусок мрамора отлетел в сторону. Пато сразу обмяк, обмяк и Кадиш у него за спиной. Оба рухнули в грязь, лежали рядом, Кадиш тяжело дышал сыну в ухо. Потом приподнялся, стал на колени – старался доказать, что какие-то силенки еще остались.

– Идем, – сказал Кадиш. – Поторапливайся, уже светает.

Пато не ответил. Так и лежал, съежившись, а Кадиш, снова вооружившись молотком, стал изучать нанесенный надгробию ущерб. Провел несколько раз зубилом туда-обратно. И вдруг ощутил, что лезвие стало липким.

Кадиш перевернул сына – тот не сопротивлялся. Дал отцу взять свои все еще сведенные вместе руки. Позволил раскрыть левую, стиснувшую правую, – та свернулась, как улитка. Кадиш не без усилия разжал скользкую ладонь. Рука была залита кровью, мелькнула белая кость.

На длинном и плоском осколке мрамора, уже впечатавшемся в землю, Кадиш нашел то, что искал. На осколке лежал кончик пальца, еще недавно замечательного пальца Пато. Кадиш схватил его и зажал в руке, словно это было единственное свидетельство того, что он натворил.

Одной рукой Кадиш поднял Пато на ноги, в другой, на которой висела сумка с тяжелым инструментом, держал страшную находку.

– Едем в больницу, – сказал он. – Там тебя залатают.

Они медленно пошли к выходу, Пато баюкал раненую руку. Кадиш и так был в ужасе, но окончательно добило его лицо Пато. Лицо сына, увидевшего страх на лице отца, и причиной страха была не только тревога за сына. Пато знал: Кадиша трясет еще и оттого, что он боится Лилиан.

– Я ей не скажу, – пообещал Пато.

– Не говори, не надо.

– Несчастный случай, – предложил Пато.

Они уже подошли к стене, Кадиш помог Пато перебраться на другую сторону.

По дороге в больницу Кадиш вел машину, крепко сжимая руку с обрубком пальца. А Пато, он был уверен, так же крепко сжимал руку с искалеченным пальцем.

– Господи, – причитал Кадиш. – Господи.

Неужели теперь он до конца жизни будет мучить себя вопросом: что же я натворил?

В комнате ожидания приемного отделения Пато распростерся на нескольких стульях. Кадиш нервно ходил взад и вперед, мял сигарету.

На стуле в ряду напротив элегантная дама, судя по всему из богатого квартала, подбадривала Пато улыбкой. Сестра дала Пато полотенце – обмотать раненый кулак. Он то посматривал на даму, то прижимал лицо к полотенцу, щеки его были в пятнах крови.

Нога женщины лежала на коленях молодого человека. Кадиш не мог определить, кто он – юный кавалер или взрослый сын. Что привело женщину сюда, было ясно: из стопы торчала здоровенная щепка. Рана женщины, как и она сама, выглядела вполне изящно: все на месте, просто из ноги наконечником стрелы выглядывает щепка.

Наконец появился доктор, в первую очередь он занялся дамой. Сунул стетоскоп в карман халата, наклонился над стопой, покоившейся на коленях ее спутника. Выпрямился, снова повесил на шею стетоскоп.

– Вытягивать нельзя, – объявил он. – Потянешь как следует, дерево расщепится. Думаю, разрежем стопу снизу. – Одной рукой над другой он изобразил движение ножа. – Распилим у подошвы, и щепка выйдет целиком.

Привезли кресло-каталку. Дама села в него, улыбнулась Пато, и он, к радости Кадиша, ответил ей подобием улыбки.

– Никогда не ходи по пристани босиком, – сказала она. – У воды нельзя бегать даже в обуви.

Вот такой совет от постороннего человека – и санитар укатил даму прочь. Кадишу понравилось, как она говорила с Пато. Конкретный совет – возразить тут нечего. А как легко она подобрала ключ к его сыну! Кадишу бы так! Запросто поделиться житейской мудростью у Кадиша не получалось.