Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию - [31]
Минимальный ответ на вопрос, что такое филологический вопрос, теперь можно сформулировать так: это любой вопрос, но особенно такой, который сам идет за движением вопрошания и выявляет в нем то, что выходит за пределы всякий раз данного языка. Филологический вопрос – это все то и именно то, что говорит за говорение и за продолжение говорения, за языки других и за нечто другое, чем языки, и – ad infinitum – дает слово языкам и самому себе. Он – те врата, то отверстие, то «для / за», которые позволяют языку произойти.
Такие врата существовали не всегда. Они могут захлопнуться, их можно перегородить, они могут рухнуть.
Еще раз: филология продолжает. Она продолжает и развертывает то, что ей уже предзадано с недостаточной определенностью, но определимо, и потому она должна всякий раз возвращаться к тому, от чего отделяется, значит, и к тому, от чего – как от предыстории – отделилось то, что ей было предзадано. В той мере, в какой филология – это продолжение и развертывание, она – повторение. Однако, прежде чем она сможет стать повторением уже данного слова или произведения, она должна быть повторением отдаления, на котором она воспринимает данное ей слово и дает ему ответ и на котором то слово само стало ответом на предшествовавшее ему или отсутствующее слово. Таким образом, филология – не просто развертывающееся повторение данного слова, она – не продолжение, а тем более – не исполнение заключенного в нем обещания; она прежде всего – повторение того отдаления, которое отделяет ее слово от каждого прежнего, а это прежнее – от слов его предшественников. Филология, при всей любви к языку, это в первую очередь неизменно повторяемый опыт отделения от него. Потому и возникает анти-филологический аффект. Он направлен против повторения боли от того, что нельзя остаться при том, что уже сказано и есть, но необходимо возвращаться к тому, что было при этом недосказано и что угрожает языковому существованию. Ведь в каждом слове филологии приходится сталкиваться с опасностью того, что это не то слово и, возможно, вообще не слово; в каждом значении – с угрозой того, что значение отличается от имевшегося в виду и что a limine может вообще им не быть. Поэтому в «исторически-филологических дисциплинах» едва ли есть более распространенная тенденция, чем склонность к возведению бесшовных объяснительных систем для защиты от этой опасности, систем, призванных предотвратить всякую утрату языка и намерения и всякого повторения этой потери, конститутивной для языка. Стоит филологии подчиниться одной из таких систем, она сразу становится оборудованием для противодействия именно тем разделениям, которым она сама обязана своим существованием. В таком случае она остается, за фасадом успокоительного красноречия немой делопроизводительницей языкового увечья.
Филология начинается, начиная заново. Она подхватывает движение в языке в тот момент, в который он отделяется от прежнего языка и приступает к обновлению. В интервале между покинутым и незаконченным языком, между отступлением и приступанием она подхватывает это движение – то есть движение не языка, а языкового сдвига, и не движение двух языков, а паузу в интервале между ними. В полости [Höhlung] между языками вместе с языком и его историческим временем возникает филология. Если она – это повторение [Wiederholung] приступа к языку и его отступления от более раннего языка, то она повторяет и паузу между ними, и вместе с ней то, что само не может быть ни языком, ни его предметом. Филология повторяет то, чего никогда не было. Она подхватывает это никогда не бывшее и вбирает его вместе со всем из него возникшим, имеющим вид достовернейшей фактичности, в прерывистое движение своего языка. Поскольку она есть повторение интервала между языками, она повторно открывает и полость [Wiederhöhlung] их и самой себя. Только так, через опустошение, она дает «для / за» для любых pro и contra, «для / за» для свершившейся истории и для другой истории, которая еще может прийти. Она дает то самое «ничто», которое делает нечто «пригодным», о чем Беньямин говорит, цитируя Розенцвейга, в своем эссе о Кафке[109].
Поэтому филология принимает [empfängt] не только то, что ей предзадано. Поскольку, кроме уже данного, она все время подхватывает и снова дает слово тому, чего не хватает во всех эмпирических данностях, и поскольку она может принимать это недостающее только иначе, чем факт, и иначе, чем данное, она должна, соответственно его неимению, его от-нимать [ent-fangen]. И «логический аффект» филологии не может быть смутным пассивным чувством чего-то недостающего и восприятием [Empfindung] чего-то обнаруженного [Aufgefundenes] или чего-то, что нужно отыскать заново, он должен быть
