Милый друг Ариэль - [69]

Зато она не уставала обсуждать мой случай. Особенно ей не давал покоя тот факт, что из меня сделали козла отпущения. Она внушала мне, что, выйдя из тюрьмы, я должна отплатить «тем, другим». Мы с ней жили в разных мирах. Даже если пребывание в тюрьме было для меня катастрофой, я не знала, кто в этом виноват. Наверное, я просто урод, но повторяю: все, что со мной происходит, кажется мне нормальным. И по возвращении на площадь Дофины я собиралась возобновить прежний образ жизни мирной пенсионерки: чтение, мечты, прогулки и покупки. Моя ограниченность выводила ее из себя:

— У тебя просто мозги всмятку, ей-богу! Жизнь — это такая штука, которую нужно хватать за волосы и держать изо всех сил. Иначе она пройдет мимо. Ну да все равно, Лекорр тебя просто так не выпустит. Он заблокирует твои счета, и ты останешься без гроша. Хочешь не хочешь, а придется тебе встряхнуться…

Подобные угрозы меня совершенно не волновали. Я прекрасно знала, что буду делать, оказавшись на воле: ничего! Моя мать все держала в своих руках. На последнем свидании она мне это еще раз подтвердила:

— Наши дела в полном порядке. Твои банковские счета отмыты до ангельской белизны. Ни одного подозрительного пятнышка. Бедняжке Лекорру осталось всего несколько грязных клочьев, пускай ими и довольствуется.

Объяснить все это Беа? Невозможно. Говоря о своих родителях, я рисовала картину пасторальной жизни в духе XVII века, в старинном бретонском замке. Я рассказывала ей о Кергантелеке, о том, как благоухает влажная земля, когда пьешь кофе на террасе в погожий часок, описывала пряные запахи скошенной травы и морского порта, вспоминала, как мы с отцом плавали на его лодке «Тофину» между островками залива… Мобильник моей матери, ее поездки в Швейцарию, ее махинации и секретные счета не укладывались в эту идиллию. Я изображала ее эдакой графиней де Сегюр[75] и теперь никак не могла представить в истинном свете — как бизнес-леди, помешавшуюся на САС-40[76]. Поэтому, когда Беа слишком уж настойчиво расспрашивала меня о планах на будущее, я просто отшивала ее и все. Это не влияло на наши отношения, она была не обидчива. Больше всего ее возмущало затянувшееся следствие: чего ждет этот Лекорр, почему не выносит постановление о моем освобождении? Положенные шесть месяцев близились к концу, Беа подсчитала, что это должно произойти самое позднее 22 декабря, у нас было уже 12-е, а он все молчал. Она боялась, что дело застопорили из-за процедурных проволочек. Ей не хотелось оскандалиться в своих прогнозах. К счастью, этого не случилось. 15 декабря следствие, проводимое Мишелем Лекорром, завершилось под громкий скрежет судебных тормозов.

Остальное расскажу вкратце. Когда меня ввели в кабинет, господин следователь снова пребывал в самом враждебном расположении духа. В виде исключения он удостоил меня взглядом, правда, темным, как его чернила. Медленно и раздраженно, словно ему было омерзительно каждое произнесенное слово, он объявил, что вынужден подписать ордер на мое освобождение. Это была уже наша восьмая встреча лицом к лицу, а он сохранял прежний холодный, бесстрастный тон, к которому я со временем привыкла и даже начала находить его приятным для слуха. И потому улыбнулась — без всякой задней мысли. Напрасно я себе это позволила. Он тут же вскипел:

— Рано вам еще насмехаться! Французское правосудие отнюдь не покончило с делом «Пуату». Как, впрочем, не закрывает окончательно ни одно дело. Проходят месяцы, досье вроде бы отправлены в архив, но возвращается лето, и начинается новое следствие — по тому же поводу, только с другими фамилиями.

Бедное французское правосудие, такое обходительное и такое безоружное! Оно сажает вас в тюрьму, а дальше… Что дальше? Учитывая, что на свободе меня ждало огромное богатство, я и под пыткой не проронила бы ни слова. Лекорр на полгода запер меня в камеру, чтобы выжать страшные тайны, а я подкинула ему всего лишь несколько мелких сообщений. И когда он подвел итоги своим открытиям, хвастаться было особенно нечем. Вся информация сводилась к тому, что я работала для фирмы «Пуату», а на полученные деньги купила несколько подарков своему любовнику, министру здравоохранения. И точка. У него не было ничего, что позволило бы говорить о групповом мошенническом сговоре. Добиться, чтобы министр вручил кому-то орден Почетного легиона, чтобы директора финансовой группы пригласили в какую-нибудь министерскую поездку, чтобы тот или иной посол поужинал у меня в доме, чтобы одному из членов административного совета была дана срочная аудиенция, — все эти немногочисленные деяния, совершенные мною, мэтр Кола изобразил повседневными обязанностями сотрудницы фирмы, стопроцентно оправдывающими мою зарплату. И тщетно Лекорр грозил, что мы еще увидимся: он бесился впустую, а моя снисходительная усмешка и вовсе доконала его. Трясясь от гнева, он даже вцепился обеими руками в свой стол, чтобы не бросить мне в физиономию бутылку «Эвиана». Когда секретарша протянула ему напечатанный ордер, он с садистским злорадством объявил, что теперь его нужно будет доставить в тюремную администрацию: