Милость Господа Бога - [13]

Однажды он сидел в кресле-качалке с Бузом на коленях и мысленно комбинировал знаки. Потом он нерешительно изобразил: «Мы, то есть я и ты, одни во всем мире. Понял?»

Шимпанзе ответил знаками: «Буз хочет есть».

Коун просигнализировал: «Мне одиноко. Тебе тоже?»

Буз ответил: «Что значит „одиноко“?»

Коун увлекся возможностью диалога и стал объяснять значение слов «грустный», «несчастный», «подавленный».

Тот показал: «Поиграй с Бузом».

Коун заговорил громко и нетерпеливо:

— Я хочу сказать, что наше положение действует мне на нервы, что мы одиноки на этом острове и не можем в полной мере общаться. Кое-что мы может сообщить друг другу, но это никак нельзя назвать обратной связью. Речь идет отнюдь не об экзистенциальном одиночестве — я думаю, это ясно как само собой разумеющееся, — а о внутреннем восприятии преимущественно субъективного существования, включая понятие взаимосвязи жизни и смерти. Надеюсь, я ясно выразился. Я касаюсь, преимущественно, понятия «одиночества», происходящего от недостатка партнерства и четкого чувства контакта с сообществом себе подобных. Буз, ты все понял?

«Хочу фруктового сока», — прожестикулировал Буз.

— Нет, ты сперва ответь на мой вопрос.

Шимпанзе широко зевнул, показав ему свой розовый рот, симпатичный язычок и два ряда безукоризненных зубов. Потом он попытался схватить губами его левый сосок.

Коун смахнул его с колен.

Буз укусил его за лодыжку.

Коун вскрикнул, от волнения у него пошла носом кровь. Буз испугался, отскочил в сторону и помчался в лес.

Два дня его не было, и Коун уже начал беспокоиться, но на третий день Буз вернулся и подошел к нему с виноватым видом. Коун тут же ему простил.

Чувство одиночества было особенно острым по вечерам, когда они сидели у костра и Буз с интересом наблюдал за тем, как по стене пещеры прыгала тень, отбрасываемая Коуном и его качалкой. Однажды Буз показал на тень и что-то вопросительно протараторил.

«Это тень», — постарался знаками объяснить Коун. Сложив ладони, он вызвал на стене тень лающей собаки.

Буз внимательно посмотрел на изображение и выразил восторг, смешанный с удивлением.

Когда ночи потеплели настолько, что отпала надобность в костре, Коун стал читать при керосиновой лампе. Он читал быстро, так как запас керосина кончался. Если в пещере становилось душно, он перебирался в хижину. Свет лампы не собирал туч комаров и москитов. Если бы он мог, он бы охотно изобрел комара.

— Тишина давит мне на уши.

Буз понял и пронзительно крикнул.

Коун поблагодарил его.

Как-то вечером он решил почитать Бузу вслух, хотя, к сожалению, ничего подходящего для такого возраста в его библиотеке не нашлось. Ему показалось, что Буз понял больше, чем хотел показать. Тогда он остановился на текстах Шекспира, чтобы приучить шимпанзе к звукам правильной английской речи. Возможно, у него появится желание заговорить.

Он решил, что «Венецианский купец» лучше всего подойдет для этой цели. Бузу стало скучно, и он зевнул. Он посмотрел на картинку, хотел потрогать пальцами, но Коун не разрешил, и Буз отошел в сторону.

Тогда Коун заменил Шекспира Книгой Бытия и прочел историю о том, как Бог сотворил мир за шесть дней. Когда он сообщил о том, что на седьмой день Бог отдыхал от трудов, Буз истово перекрестился. Коун решил, что ему показалось. Случайный жест? Он снова перечитал тот же текст и шимпанзе опять перекрестился. Похоже на то, что доктор Бюндер крестил его. Но если один из них иудей, а другой — христианин, подумал он, рая на острове не получится.

Он порылся в чемодане, нашел там свою старую школьную кипу и хотел было напялить на Буза, но тут же отказался от этой затеи: если парень захочет быть евреем, он сам скажет; миссионерство не еврейское дело.

Однако Буз сам взял кипу и надел ее на голову. Он даже спал в ней, как бы демонстрируя, что так будет лучше. Он носил кипу весь следующий день и не снимал ее во время сбора фруктов на опушке леса, но потом ушел в чащу и вернулся с обнаженной головой.

Коун хотел узнать, что тот сделал с кипой, но ответа не получил.

Больше Коун кипы не видел. Может быть, по воле Господа, он еще увидит, как из лесу выползает змей с кипой на голове. Кому ведомы сложнейшие сочетания, трансформации и вероятности новообретенного Землей будущего?

Он протянул Бузу серебряное распятие, которое попало к нему вместе с другими вещами доктора, но Буз отказался, показав знаками, что у него нет карманов.

Нужно будет подсчитать, чему, исходя из средней продолжительности обезьяньего века, соответствует у Буза тринадцатилетний возраст и устроить ему бар-мицву[8]. Интересно, как он к этому отнесется? Если он откажется, Коун вернет ему его серебряный крестик. А может быть, Буз и сам подумывает, не обратить ли Коуна в христианство?

Пока что он решил рассказывать Бузу то, что еще удерживала память: басни Эзопа и Лафонтена, хасидские истории. А как иначе воспитывать того, кто сам еще не умеет читать? Буз был восприимчивым и умным созданием, и Коун надеялся углубить его интеллект и, что называется, очеловечить его, преодолев «языковый барьер» между homo sapiens и приматом, владеющим лишь ограниченным набором знаков и звуков для коммуникации.