Милитариум. Мир на грани - [89]

– Это что. Некоторые, кто в рукопашных атаках побывал, ночами на соседей во сне кидаются, за горло хватают. Долго, очень долго будет из тех, кто останется жив, война выходить. Как яд.

– Если так не любите войну, отчего пошли в офицеры? Да еще – в пушкари?

– Традиции, господин Славин, семейные традиции, будь оно неладно.

– Что ж, для офицера действующей армии настроены вы весьма пессимистично.

– Да нет, при чем тут это… Дело знаю, батарея у меня одна из лучших, расчеты подготовлены. А вот муштра… Ну, на кой ляд солдату знать, как там к генерал-фельдмаршалу обратиться? Им бы в первой атаке не лечь, да домой без увечий вернуться. Их бы из винтовок палить обучали с утра до вечера, а они всё шагистикой занимаются. Неистребима, видать, муштра в армии российской.

– Послушайте, поручик, я, конечно, ценю то, что вы сделали для всех и лично для меня, когда окриком заставили прятаться от налета, но не слишком ли много откровений с вашей стороны? Я, наверное, тоже не в восторге от порядков, что случаются в армии, но…

– Да ладно, господин прапорщик, тут все через одного точно так же думают, просто скажут не все, значит, никакого секрета я вам не открыл, а взамен снисхождения по поводу моих брюзжаний открою другой секрет. Вот он будет интересен.

– И какой же? – Прапорщик плеснул в лицо из большой кружки, смывая остатки сна.

– Секрет напрямую связан со вчерашним, а может, и с предыдущими налетами.

– Ну-ка, отойдемте чуть в сторонку… Что за новость?

– Новость в том, господин Славин, – взгляд поручика казался безмятежней неба, – что это был вовсе не артобстрел.

– Как это? – от неожиданности и нелепости такого заявления прапорщик улыбнулся.

– Да черт его знает, как. Только на месте налета я не обнаружил ни единого осколка снаряда. Никаких следов. Ни шрапнели, ни сгоревших порохов, то есть – ни-че-го!

– Вы же сказали, если память не изменяет, что если бы залп на десяток шагов в сторону, то всем конец?

– Память вам не изменяет, я действительно так сказал. К этому выводу я пришел, увидев, каким образом поломаны ветви у деревьев и каково направление ударной волны. Но потом облазил то место вдоль и поперек, искал везде – и не нашел никаких подтверждений, что на поляну падали именно артиллерийские снаряды.

– Ну а что же тогда это могло быть? Что тогда убило почти тридцать человек за последние две недели?

– А это уж вам виднее, что их убило. Но там, где восьмерых прижучило с неделю назад, – тоже, ни единого осколка, ничего. Шрапнель везде след оставит. Это же просто стакан, наполненный доверху стальными пулями или стержнями. Он взрывается в заданной точке и поражает всё живое на обширной территории. А тут – ничего, ни пуль, ни стержней… Мне самому всё это весьма странно, вот и решил поделиться.

– Верно решили. Давайте так, поручик, вы будете моим консультантом по артиллерийским вопросам до тех пор, пока не раскроем эту невидимую и неосязаемую батарею.

– Я не против. Только уж попросите официально у нашего командира, чтобы не подумали, будто я наушничать к контрразведке бегаю.

– Ох уж эта наша брезгливость к фискальным органам… Ладно, я вас понимаю. А про то, что вы мне сказали, пока молчок. Хочу кое-что проверить…

За день Славин успел снова побывать в штабе корпуса, в корпусном госпитале и отправить несколько запросов по разным адресам. В госпитале ему сообщили, что причиной смерти семерых рядовых и одного фельдфебеля, погибших в расположении сто девяностого полка на прошлой неделе, явилась тяжелейшая контузия.

– И что? Ни единого ранения?

– Ни единого, мой хороший, – фамильярничал с ним врач, усталый профессор медицины, отправившийся на фронт добровольцем. – В сопроводительных записках значилось, что погибшие попали под артиллерийский обстрел. При обстреле причинами смерти могут быть либо тяжелые раны и увечья, как верно вы заметили, либо, – тут он назидательно поднял палец вверх, – воздействие взрывной волны, причинившей закрытую компрессионную травму головного мозга и иных важных органов.

– То есть, вы хотите сказать, что ваш некролог составлен с учетом того, что написано в сопроводительной записке?

– Именно так, мой хороший.

– А если бы вам представили трупы погибших в атаке или при пулеметном обстреле, без всяких внешних повреждений, что тогда бы вы записали в некрологе?

– Ну-у… Вас ведь не было здесь, когда фронт держал удар, а после шел против австрийского фронта? А было, собственно, совершенно не до некрологов. Только по нашей, восьмой армии, чуть не семьдесят тысяч людей – как корова языком… Раненые вообще без счета шли. Вся канцелярская работа как-то на второй план упряталась. Потому, попадись мне, как вы сказали, погибшие в атаке и не имеющие внешних повреждений, я бы записал причиной смерти повреждение внутренних органов и опять же, – тяжелые контузии, нарушающие жизненные процессы.

– Благодарю. И попрошу об одолжении, – если случится что-либо подобное прошлому артиллерийскому обстрелу и будут погибшие, приложите все усилия, чтобы указать точнее причины смерти. Если контузия, то каких органов, с какой стороны, каких размеров повреждения и всё прочее. Вас не затруднит такое дело? Составлю об этом предписание через штаб армии.