Милитариум. Мир на грани - [29]

Я вновь едва не зааплодировал – она опять попала в самую точку.

– Именно, – подтвердил я. – Именно какого черта.

– Ах, вот оно что, – Кларисса Андреевна пренебрежительно фыркнула. – Я читала одного германского стихотворца. Раньше, еще до войны, я, знаете ли, дама весьма образованная. Так вот, этот стихотворец сочинил поэму про некоего доктора, к которому явился…

Я с трудом удержался от смеха. Вам, драгоценные мои, читывать бездарные сочинения господина Гёте не приходилось ли? Нет? И правильно, и не читайте – жутчайшая ересь. Станет мессир Мефистофель являться каким-то людишкам личной персоной, как же. Да ни в жизнь: для этого у него есть такие, как я.

– Вы, матушка Кларисса Андреевна, довольно невежественны, – сказал я вслух. – Но это дело поправимое, было бы желание.

Она подалась вперед.

– Вы в самом деле тот, о ком я думаю?

– Поди знай, о ком вы думаете, – пренебрежительно усмехнулся я. – Если о гвардейских поручиках…

– Да бог с ними, с поручиками, – прервала меня она. – Вернее, черт с ними. Я хочу посмотреть, как вы выглядите.

Признаться, я немного смутился. Мой внешний вид – это вам, господа мои немилосердные, похлеще, чем какой-нибудь выбравшийся из гроба скелет.

– Вы в самом деле этого хотите? – счел нужным уточнить я.

– Разумеется.

– Что ж…

Вам, судари или сударыни, на университетских лекциях бывать не приходилось ли? Нет? Похвально. Ничего там интересного нет. Выжившие из ума профессора изощряются в тупоумии, тщась уразуметь природу вещей и лопоча о многомерности пространства, в котором ни дьявола не смыслят. Какая там, к чертям, многомерность. Кто наделен высшей силой, волен оставаться невидимым или являть себя людишкам – вот и вся недолга. Последнее, впрочем, чревато воплями и истериками: людишки, как правило, оказываются к подобным зрелищам не готовы.

Я уселся поудобнее, произнес простейшее заклинание и предстал. Ни воплей, ни истерик не последовало.

– А вы видный мужчина, – констатировала непреложный факт Кларисса Андреевна. – И, по всей видимости, галантный кавалер. Это, позвольте спросить, у вас что?

– Рожки, – объяснил я. – Копытца там ниже, хвост под сюртуком. Вы удовлетворены?

– Смотря какой смысл вы вложили в последнее слово, дорогой Валерьян Валерьянович.

Я хихикнул – она, как и подобает «чертовкам», оказалась весьма остроумна.

– В этом смысле у нас с вами ничего не выйдет, – сказал я не без сожаления. – Увы. Но знакомство со мной, уверяю вас, может оказаться весьма полезным. Вам не надоели поручики?

– Смертельно надоели. Вы можете предложить что-нибудь получше?

Я снисходительно улыбнулся.

– Естественно. Государя императора не обещаю, но какого-нибудь генерала от инфантерии не из самых задрипанных – почему бы нет.

– Звучит заманчиво, – Кларисса Андреевна облизнула чувственные полные губы. – И что мне нужно для этого сделать?

– Ровным счетом ничего. Разве что сказать мне «да». И, возможно, немного посодействовать в моих начинаниях.

* * *

На следующий день я выиграл у Хранителя в лото восемь рядовых, уступив лишь однажды. Он отбил двух канониров и ефрейтора в фараон, но в железку я снова взял верх – мне достались сразу три унтера и штаб-ротмистр.

– Довольно, – на этот раз игру прервал я.

– Как вам будет угодно.

Я изобразил нерешительность.

– Мы могли бы разыграть дюжину-другую унтеров в вист, – предложил я. – Или в белот, если пожелаете.

Хранитель презрительно скривил губы.

– За кого вы меня держите, сударь?

Я развел руками.

– Не хотел вас задеть. Думал, возможно, за полсотни последних лет вы приобрели необходимый навык.

Хранитель не ответил, и я из Георгиевского зала ретировался.

– Как вам это понравилось? – осведомился я тем же вечером у княгини Ромодановской.

Мы неспешно фланировали по Невскому. Вернее, фланировала она, а я, как и подобает наставнику, держался в двух шагах по левую руку.

– Вы были великолепны, Валерьян Валерьянович. Особенно когда подменили тот бочонок в лото.

– Вы заметили? – изумился я.

– Я следила очень внимательно. Скажите, а вы не опасаетесь, что вас, так сказать, обнаружат?

Я укоризненно покачал головой. Людишки всё-таки скудоумны, даже самые лучшие из них. Не к вам, благородные господа, относится, а впрочем, к вам тоже. Ангела смерти видят лишь те, кому он предстает, а не любой, кому приспичит. Почему-то эту элементарную, в общем-то, истину людишкам удается усвоить с превеликим трудом, да и то далеко не всем.

– Будьте покойны, дорогая Кларисса, – уверил я свою спутницу. – Что-что, а конфиденциальность я гарантирую.

Она внезапно остановилась.

– Валерьян Валерьянович, зачем я вам?

Этого вопроса я ждал, в ее положении его задают все. Я мог бы ответить честно – что каждая завербованная душа зачисляется на мой счет и приближает меня к новой ступени. Что мне осточертела полевая работа, что пробиться наверх крайне нелегко, и поэтому… Я не стал говорить правду. Во-первых, потому что отвечать правдиво – моветон и редко когда бывает целесообразно. А во-вторых, потому что была еще одна причина, и тоже правдивая.

– Вы мне нравитесь, – не стал я эту причину скрывать. – Чертовски нравитесь.

– Вот как? Мне лестно. И что со мной станется, когда я умру?