Милитариум. Мир на грани - [31]

Она не ответила. Только лишь побледнела. Высокая грудь, которой я любовался в сестринской келье, вздымалась под красным, будь он проклят, крестом.

– Зачем? – с горечью спросил я. – Зачем ты это сделала? Думаешь, этот святоша, – я кивнул на Хранителя, – тебя вытащит? Ошибаешься. Душу можно продать всего лишь раз. Обратно ее не выкупишь. Знаешь, что это такое – вечно гореть в аду?

Княгиня кивнула.

– Наслышана, – едва уловимым шепотом проговорила она.

– Так зачем? Кто тебе эти три сотни убогих калек?

Она внезапно улыбнулась – по-чертовски, задорно, отчаянно и лукаво.

– Да никто, – бросила она, словно речь шла о пустяках. – Вам, сударь, этого не понять.

Алекс Бор, Алиса Белова Грёза

1

Сизым июньским вечером, когда серые облака уже укутали солнце, я поднялся на крыльцо и позвонил в дверь. Я подумал, как чудно может быть то, что люди ждут меня, но сами еще не знают об этом. Мысль эта даже раззадорила меня. Я стоял на пороге дома, где раньше не бывал, я должен был встретиться с людьми, о которых ничего совсем не знал, и я собирался продать им то, чего они так хотели купить. Другие, впрочем, поэтому могли бы назвать меня коммивояжером. Что ж, буду им. Другие еще не раз придумают, как меня назвать…

Дверь открыл худой и седой лакей. Он посмотрел на меня невозмутимо и несколько строго, спросил, кто я и как меня представить. Похлопав старика по плечу, я ответил, что меня давно уже ждут, и, узнав, что господин у себя в кабинете, я тотчас же поднялся по лестнице. Я прошел мимо безобразных и некрасивых портретов – то, вероятно, были предки хозяина дома. И вполне возможно, что они жили в этом унылом месте.

– Добро вече![7] – сказал я с порога и без приглашения вошел в кабинет.

Плотный и усатый мужчина, сняв пенсне и отведя взгляд от газеты, уставился на меня. Он сидел на самом краешке кожаного коричневого кресла так, как если бы стеснялся занять его всё даже в собственном доме. Мужчина привстал и уже собирался мне что-то сказать, но я немедленно протянул ему руку и, заслышав у двери шарканье лакея, сразу же перешел к делу.

Не получив в ответ рукопожатия, я показал мужчине браунинг. Черный, красивый, блестящий браунинг.

Резким жестом мужчина выставил вошедшего слугу за дверь, затем недоверчиво посмотрел на меня. Он покраснел. Вспотел. Его русые жесткие усы нервно шевелились. Он бросил взгляд на пистолет, потом, заалев еще больше, – на меня. Мужчина предложил мне сесть и спросил совсем машинально, как любого незнакомого человека, мое имя и откуда я.

Я не ответил. Лишь перевесил с левой руки на правую самшитовую трость, – то был мой первый и изумительно удачный вклад в свой деловой image[8]. Более того, я сделал вид, что не заметил, как он по-детски восторженно смотрел на браунинг, так и не решившись еще взять его из моей руки, – и я с любопытством принялся рассматривать комнату. Зеленые обои в темно-зеленую полоску, дубовый стол, на нем – неяркая лампа. По углам комнаты, как туман, ютился сумрак. Но он всё больше смелел и разливался по полу, преданно лаская мои ступни.

Тут мужчина посмотрел на меня щенячьими серыми глазками и спросил о цене.

Я и тогда ничего не ответил.

– Одлично… Одлично…[9] – повторил он сам себе и принялся рыться в ящиках стола.

Когда он решил выписать мне чек, я остановил его, сказав, что принимаю только наличными.

– Одлично, – вновь сказал мой первый покупатель и вновь стал тормошить содержимое ящиков.

После того как я неторопливо пересчитал врученные мне деньги и сунул их в карман жилета, мужчина спросил, не желаю ли я посмотреть на чудо, которое он теперь неуверенно держал в руке, в действии. На что я ответил, что в ближайшие пару месяцев буду очень, очень занят, да и потом дел не убавится. Тогда он с сожалением вздохнул и пролепетал:

– Хвала. Хвала лепо[10].

Тогда я пожелал ему еще раз доброго вечера и вышел за дверь.

«Завтра», – услышал я уже в коридоре.

Экипаж дождался меня, и мы тронулись в вечерней мгле по темным улицам в сторону вокзала. Я садился на поезд, уходящий на северо-запад.

…Когда началась война, спросишь ты. Что ж, любовь моя, для меня, как сторонника этернализма, даты – малозначительны. Но я точно знаю, что мое сраженье началось, когда мой взгляд встретился с твоим…

* * *

Безмолвная светлая ночь заглядывала в спальню.

Лиза поднялась с постели и подошла к окну. А вдруг то, что ей приснилось нынче, было правдой, думала она. Она видела людей, столпившихся вокруг семейной пары: мужчина и женщина лежали посреди улицы. И вдруг она, Лиза, в черном траурном платье опустилась прямо на них, присела рядом с раненым мужчиной, обняла его и закрыла ладонью в черной кружевной перчатке его глаза. Сперва люди вокруг суетились, и снилось Лизе, что женщину унесли, и будто она осталась жива. Но вдруг умолкли все… И Лиза незримою для всех тенью взмыла вверх над толпой…

Явь прогнала страх. Обняв себя, Лиза вздохнула.

– Дитя мое, ты еще не спишь? – спросил Серж, войдя в комнату.

Серж полагал себя профессором. Он был высоким, худым мужчиной лет пятидесяти. На носу у него всегда были очки-велосипеды, способные изуродовать почти любое лицо. И в тот раз им это удалось.