Михаил Булгаков как жертва «жилищного вопроса» - [8]

Шрифт
Интервал

«Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи жизни, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один — отсутствие квартиры.» (30.09.1923)


«Я положительно не знаю, что делать со сволочью, что населяет эту квартиру.» (29.10.1923)


«Живу я в какой-то совершенно неестественной хибарке…» (21.12.1924)

Даже умирая, Булгаков помянул свою жилищную неустроенность. Из «Булгаковской энциклопедии»:

«Согласно записи Е. С. Булгаковой, этот день проходит так: „Утро. Проснулся… Потом заговорил: „Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… (Сергею Шиловскому) Ты знаешь, что такое рубище? Ты слышал про Диогена? Я хотел жить и служить в своем углу… я никому не делал зла…““»

* * *

Недурственные советские реалии в «Мастере и Маргарите»:

«Откинувшись на удобную, мягкую спинку кресла в троллейбусе, Маргарита Николаевна ехала по Арбату…» (ч. 2, гл. 19)

Обратим внимание: не на грязную потёртую спинку кресла, а на «удобную и мягкую». Нет уж, считать этот роман антисоветским — упрощение.

* * *

В «Мастере и Маргарите» там-сям попадаются признаки латентной пиромании Булгакова (в придачу курильщика, то есть, человека со спичками в кармане):

«Азазелло сунул руку с когтями в печку, вытащил дымящуюся головню и поджёг скатерть на столе. Потом поджёг пачку старых газет на диване, а за нею рукопись и занавеску на окне. Мастер, уже опьянённый будущей скачкой, выбросил с полки какую-то книгу на стол, вспушил её листы в горящей скатерти, и книга вспыхнула весёлым огнём. И т. д.» (ч. 2, гл. 30)

Впрочем, это не значит, что надо предполагать, что некоторые московские пожары в Москве того времени — дело рук Булгакова: человек может всю жизнь мечтать о преступлении, но так на него и не решиться. Ему в таком случае хватает удовольствия от мечтаний.

Хотя сцены поджогов описаны в «Мастере и Маргарите» подробно и с любовью, Булгаков вряд ли курил для того, чтобы иметь поводы для подбрасывания в разные места города незатушенных спичек и дымящихся окурков. Скорее, в литературных поджогах он тешил свой настоенный на жилищной проблеме мизантропизм.

Сжигательный мотив в биографии Булгакова («Булгаковская энциклопедия»):

«1930, 18 марта — Булгаков получает из Главреперткома письмо, где сообщается о запрете „Кабалы святош“. Сжигает черновики комедии „Блаженство“, „романа о дьяволе“ („Копыто инженера“) и начало романа „Театр“.»

* * *

Афоризмы Булгакова. Знаменитое:

«— Осетрину прислали второй свежести, — сообщил буфетчик.

— Голубчик, это вздор!

— Чего вздор?

— Вторая свежесть — вот что вздор! Свежесть бывает только одна — первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!»

Этот пафос Булгакова по поводу единственной свежести выглядит довольно примитивным (или примитивность — это тоже только да-да и нет-нет, а прочее — от Воланда?). Намерение у Булгакова, конечно, похвальное, а вот реализация этого намерения — нет. Если наисвежайшую осетрину держать при температуре выше нуля градусов, её свежесть будет утрачиваться постепенно, а так как чёткая граница между свежим и несвежим отсутствует, то в какой-то промежуток времени осетрина будет ещё безвредная для употребления в пищу, но уже не свежайшая. Поскольку осетрину не отправляют из холодильника сразу в рот, а некоторое время держат на кухне и потом на столе, то, как ни крутись, а будешь пользоваться не первой свежестью, а в лучшем случае первой с дробью.


«— Простите, не поверю, — ответил Воланд, — этого быть не может. Рукописи не горят. — Он повернулся к Бегемоту и сказал: — Ну-ка, Бегемот, дай сюда роман.» (Ч. 2, гл. 26)

На этом месте полагается благоговеть и лирически задумываться. И ведь каждая интеллигентская дрянь отлично знает, что рукописи очень даже горят (если они на бумаге, а не на стене подъезда, конечно), но всё равно умиляется. Не верьте Булгакову, авторы. Делайте резервные копии своих текстов и прячьте их подальше во всякие надёжные места.

Кстати, о всё-таки горючести рукописей есть и у Булгакова, в «Жизни господина де Мольера» (предпоследний абзац):

«Итак, мой герой ушёл в парижскую землю и в ней сгинул. А затем, с течением времени, колдовским образом сгинули все до единой его рукописи и письма. Говорили, что рукописи погибли во время пожара, а письма будто бы, тщательно собрав, уничтожил какой-то фанатик. Словом, пропало всё, кроме двух клочков бумаги, на которых когда-то бродячий комедиант расписался в получении денег для своей труппы.»


Знаменитое в истинно-интеллигентских кругах:

«— Мы вас испытывали, — продолжал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина!» (Ч. 2, гл. 26)

В действительности сам Булгаков ПРОСИЛ — и немало, и не всегда безуспешно. А если не просить, то ведь вряд ли предложат — потому что могут просто не догадаться о потребности — и уж точно ничего не дадут просто так.

Булгаков в своё время просил Ленина (а получилось — Крупскую) по поводу разрешения прописки в Москве у приятеля. А ещё просил Сталина — номинально по поводу эмиграции, но по сути намекал на потребность в помощи вообще. Оба раза он оказался не безуспешен. Но нам почему-то завещал не просить…


Еще от автора Александр Владимирович Бурьяк
Особо писателистый писатель Эрнест Хемингуэй

Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века».


Аналитическая разведка

Книга ориентирована не только на представителей специальных служб, но также на сотрудников информационно-аналитических подразделений предприятий и политических организаций, на журналистов, социологов, научных работников. Она может быть полезной для любого, кто из любопытства или с практической целью желает разобраться в технологиях аналитической работы или просто лучше понять, как устроены человек и общество. Многочисленные выдержки из древних и новых авторов делают ее приятным экскурсом в миp сложных интеллектуальных технологий.


Искусство выживания: безопасность в жилище, на улице, в транспортном средстве, в лесу и т. п.

Книга в систематизированной форме излагает способы защиты от различных вредных факторов. Даются существенные и выверенные рекомендации, для реализации которых не требуется каких-либо особых качеств, усилий, средств. Рассматриваются различные трудности, с которыми может столкнуться каждый. Приводятся необходимые сведения по медицине, технике безопасности, пожарной тактике, биологии, физиологии человека и т. д. Книга предназначена для всех, кто хочет добиться многого, не слишком рискуя, или хотя бы жить спокойно и долго.


Технология карьеры

Выбор поприща, женитьба, устройство на работу, плетение интриг, заведение друзей и врагов, предпринимательство, ораторство, политическая деятельность, писательство, научная работа, совершение подвигов и другие аспекты извечно волнующей многих проблемы социального роста рассматриваются содержательно, иронично, по-новому, но со ссылками на древних авторов.


Мир дураков

Дураковедческое эссе. Апология глупости. Тоскливо-мрачная картина незавидного положения умников. Диагнозы. Рецепты. Таблетки.


Искусство сбережения сил (версия без ёфикации)

Как находить время для приятного и полезного. Как выжимать побольше из своих скудных возможностей. Как сделать лень своим жизненным стилем и поднять ее до ранга философской позиции. Попытка систематизации, осмысления и развития лентяйства. Краткое пособие для людей, ищущих свободы и покоя. Куча очевидных вещей, которые для кого-то могут оказаться долгожданным счастливым открытием. Может быть, некоторые мысли, высказанные в этой книге, вовсе не блещут значительностью и новизной, зато они наверняка отличаются хотя бы полезностью.


Рекомендуем почитать
Ковчег Беклемишева. Из личной судебной практики

Книга Владимира Арсентьева «Ковчег Беклемишева» — это автобиографическое описание следственной и судейской деятельности автора. Страшные смерти, жуткие портреты психопатов, их преступления. Тяжёлый быт и суровая природа… Автор — почётный судья — говорит о праве человека быть не средством, а целью существования и деятельности государства, в котором идеалы свободы, равенства и справедливости составляют высшие принципы осуществления уголовного правосудия и обеспечивают спокойствие правового состояния гражданского общества.


Пугачев

Емельян Пугачев заставил говорить о себе не только всю Россию, но и Европу и даже Северную Америку. Одни называли его самозванцем, авантюристом, иностранным шпионом, душегубом и развратником, другие считали народным заступником и правдоискателем, признавали законным «амператором» Петром Федоровичем. Каким образом простой донской казак смог создать многотысячную армию, противостоявшую регулярным царским войскам и бравшую укрепленные города? Была ли возможна победа пугачевцев? Как они предполагали обустроить Россию? Какая судьба в этом случае ждала Екатерину II? Откуда на теле предводителя бунтовщиков появились загадочные «царские знаки»? Кандидат исторических наук Евгений Трефилов отвечает на эти вопросы, часто устами самих героев книги, на основе документов реконструируя речи одного из самых выдающихся бунтарей в отечественной истории, его соратников и врагов.


Небо вокруг меня

Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.


На пути к звездам

Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.


Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.


Счастливая ты, Таня!

Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.


Станислав Ежи Лец как мастер дешевых хохм не для дела

Для поверхностных авторов он [Станислав Ежи Лец] удобен в качестве источника эпиграфов, потому что у него не надо ничего ВЫЧИТЫВАТЬ, выделять из массы текста, а можно брать готовые хохмы, нарезанные для немедленного употребления. Чистоплотным писателям нееврейской национальности лучше его игнорировать, а если очень хочется ввернуть что-то из классиков, то надо пробовать добросовестно откопать — у Платона, Цицерона, Эразма Роттердамского, Бальтасара Грасиана и иже с ними. Или хотя бы у Баруха Спинозы: тот не стремился блеснуть словесными трюками.


Василий Шукшин как латентный абсурдист, которого однажды прорвало

Василий Макарович Шукшин (1929–1974) — харизматическая фигура в советском кинематографе и советской литературе. О Шукшине говорят исключительно с пиететом, в крайнем случае не интересуются им вовсе.


Лев Толстой, или Русская глыба на пути морального прогресса

Да, Лев Толстой был антинаучник, и это его характеризует очень положительно. Но его антинаучность обосновывалась лишь малополезностью науки в части построения эффективной моральной системы, эффективной социальной организации, а также в части ответа на вопрос, ЧТО считать эффективным.


Антон Чехов как оппонент гнилой российской интеллигенции

Я полагаю, что Сталина в Чехове привлёк, среди прочего, мизантропизм. Правда, Чехов — мизантроп не мировоззренческий, а только настроенческий, но Сталин ведь тоже был больше настроенческий мизантроп, а в минуты благорасположения духа хотел обнять всё человечество и вовлечь его в сферу влияния российской коммунистической империи.