Миг жизни - [19]

Но сегодня дело меняется. Сегодня Тарас попадает, как и мы, в новую ситуацию. Предстоит перегрузка всухую, и уже не только телевизор, но и визуальный досмотр за транспортируемой кассетой будет необходим ему так же, как и мне.

Чувствует это Курков, чувствует… Я и сам вижу, что он сегодня немножко не такой. Сначала вроде и разбежался от двери, а потом глянул вниз, в сухую-то шахту, на лоток, перекинутый от реактора к бассейну выдержки, и весь как-то замедлился и пытливо посмотрел мне в глаза.

«Все ясно! Ситуация нетипичная», — отметил я.

Смотрит Тарас Григорьевич на меня, а мне кажется, что на его гладкокожем скуластом лице миллион вопросиков рассыпался. Нет, чтобы один большущий вопрос поперек всей физиономии, а мильон… Так мне кажется, и ничего тут не сделаешь. Каждая клеточка, каждая пора его лица — маленький вопросик.

— Всухую будем… — сказал я спокойно.

— Всухую? — спросил он озабоченно, скороговоркой.

— Да, всухую… Готовь машину и выводи мост и тележку на координаты 15–32. Эту кассету возьмем первой.

Тарас Григорьевич все еще пытливо смотрит на меня и молчит.

— Всухую потащим… Я ж сказал… — пояснил я, чувствуя, что он хочет лишний раз удостовериться. — Над вот этим лоточком… Стыкуемся отсюда… А когда подцепим кассету, уйдем на дистанционный пульт и будем управлять транспортировкой оттуда.

Тарас Григорьевич продолжает молчать, тараща на меня свои независимые черные глазки, и наконец выстреливает:

— А как насчет защиты дистанционного пульта?.. Нейтроны будут лупить напрямую… Так было пятнадцать метров воды еще, а тут… По воздусям да по… — он назвал то место, за которое больше всего опасался.

— Толщина стены и смотрового стекла рассчитаны на такой случай, — сказал я глухо. — Но мы еще померим… Убедимся… Будет простреливать — отложим перегрузку до принятия решения по усилению защиты… А решение — ты сам знаешь, какое будет, — обложиться свинцом…

Тарас Григорьевич как-то вмиг успокоился, лицо стало безразлично-независимым. Он резво взбежал по трапу на мост перегрузочной машины. Гулко топая по железу бутсами, прошел в кабину, расположенную на тележке, врубил моторы.

Напольно-перегрузочный мост нудно загудел. Загромыхали контакторы. Машина дернулась с места сначала одной стороной, потом судорожно подтянула другую и затем уже ровно покатила по рельсам, наполнив пространство центрального зала низким гулом.

Одновременно тронулась и тележка с кабиной оператора. Полированная телескопическая штанга с телекамерой и захватом для кассеты вошла в воду.

Тарас не заставлял себя ждать. Начал выход на координаты 15–32. У меня даже засосало под ложечкой от такой оперативной исполнительности. Почему-то хотелось помедлить…

Ага! Вот и Миша Супреванов. Высокий, стройный, плосколицый. Черноволосый и черноглазый. Два выражения всегда присутствуют у него на лице — некоторое смущение и непроходящее ожидание приказа. И что больше всего мне нравилось в нем — никогда ни о чем не умолчит, всегда доложит о своих сомнениях. На дело идет смело, с расчетом… Зорок, смекалист, пытлив…

Вот теперь тоже. Остановился, молчит. Вроде смущен.

— Ну что? — спрашиваю я. — Смену принял?

— Принял, — говорит он, слегка шепелявя, тихим голосом. — Все в порядке…

Вот только не нравится мне этот его тихий шепелявый говор. И даже при аварийной ситуации, когда надо как следует гаркнуть, Миша кричит так же тихо, только хрипотцы прибавляется. И уж когда совсем плохо — у него прорывается порою какой-то придушенный писк.

Я ему даже как-то сказал:

— Может, ты, Миша, как летучая мышь, ультразвуком выстреливаешь?

Он улыбнулся и так же тихо ответил:

— Все может быть…

Но парень он надежный. С ним спокойно.

Теперь вот тоже, он быстро глянул вниз, все понял и удивленно, со смущением спросил:

— Всухую?

— Всухую, — ответил я, рассматривая воду в корпусе реактора. Не нравилась мне вода. Вроде чистая и зона видна, но еле видимый туман ощущается. А начнем шевелить кассеты — мути прибавится. Света штатного светильника телекамеры может оказаться недостаточно.

Миша угадал мои сомнения и, сильно шепелявя, тихо спросил:

— Наладить дополнительные подводные фары?

— Да, — сказал я. — Только надень пластикатовый полукомбинезон, а то на дне шахты измажешься как поросенок… И будешь даже не простой поросенок, а радиоактивный…

— Радиоактивный поросенок — это интересно… — сказал Миша тихо и улыбнулся. Зубы у него были очень белые, но сильно щербатые.

Он пошел выполнять поручение, а я подумал, что неплохо было бы начать обмен воды в корпусе реактора, но по опыту знал, что вначале произойдет взмучивание, а потом уж, часов через пять, начнется осветление.

«Нет!» — мысленно сказал я сам себе.

Тем временем перегрузочная машина конвульсивно дергалась, буквально миллиметрами выходя на координаты.

Наконец Тарас Григорьевич крикнул мне, высунув голову в окошко будки:

— Вышел на 15–32! Начинать стыковку?!

Я поднялся на мост перегрузочной машины и прошел к нему.

3

Посмотрел вниз. Миша Супреванов, в новом пластикатовом полукомбинезоне и чунях, очень свежего ярко-желтого цвета, испускал острый пластмассовый запах, который ощущался даже здесь, наверху.