Миг жизни - [13]

Перескакивая через три ступени, он бросился вверх с отметки минус четыре и восемь на плюс двадцать. Необыкновенная легкость и собранность. Перед глазами мелькают обшитые почерневшим пластикатом ступени лестничных маршей. Где-то около нулевой отметки споткнулся и больно ударился левой коленкой о ребро ступеньки. Дыхание стало надсадным. На завершении вдоха болела грудь. Вихрем пронесся по коридору. Не переодеваясь, влетел в санпропускник. Трясущейся рукой открыл замок в кладовую теплой одежды. Схватил ватник и ушанку, пахнущие лежалым запахом склада. Запоздало снял ботинки. С каким-то странным изяществом, брезгливо зажав большим и указательным пальцами «грязные» бутсы, пробежал по санпропускнику к выходу, телепая по полу несколько съехавшими с ног концами разноцветных носков. Спокойно надел бутсы и вдруг вихрем скатился вниз, к выходу…

6

Влажный сильный ветер с колючим снегом ударил в лицо. У входной двери намело сугроб. Сразу от двери, за углом здания, мела и вихрила метель. До градирни метров пятьдесят. Темно, хоть глаз выколи. На стометровой высоте градирни установлен мощный прожектор, который в спокойное время при прозрачном воздухе хорошо освещал околостанционную территорию. Метелев глянул вверх. Там еле виднелось сквозь толщину вихрящегося снега белое световое пятно. Казалось, метель замотала мощные его лучи и растрепала по ветру.

Проваливаясь в сугробы и высоко вскидывая ноги, словно кошка, идущая по мокрому, он побежал к градирне. Снег набился в ботинки. Обтаял и примочил щиколотки. Ветер обжал лавсановые брюки. Ногам стало холодно. Метелев бежал, то застревая в сугробах, то неожиданно оказываясь на лысой, обдуваемой ветром заледенелой полосе и по инерции в темноте так же высоко и смешно, будто в сугробе, поднимая ноги и гулко ступая бутсами по ледяному насту.

Воздух был вкусный и даже какой-то сладкий после напоенного неестественными запахами воздуха боксов. Он бежал и думал, как хорошо, что существует еще этот большой, наполненный свежестью мир, вконец еще не загрязненный деятельностью людей.

Подбегая к градирне, он увидел красноватый свет лампы-переноски, и до него донеслись сквозь вой метели глухие удары.

«Крончев старается…» — почему-то весело, но с оттенком тревоги подумал Метелев.

Подбежал, схватил переноску, перекинутую через крюк тали. Поднес к лицу Крончева.

— Что случилось?! — почти простонал Метелев на конце выдоха. Глянул — в руках Крончева мощный колун, крашенный красной краской.

«С пожарного щита…» — мелькнуло у Метелева.

Лицо у Михайлы красное, распаренное. Метелев приблизил свое лицо почти вплотную к лицу Крончева, держа переноску так, что их лица были освещены ее светом снизу. Глаза Крончева не просматривались вглубь, взгляд их был какой-то тупой, отталкивающийся.

— Чаша переполнилась, — сказал он с тревожной хрипотцой. — Сетку перекосило… Расклинилась… Мать ее… Вона… — он кивнул на колун. — Выровняю…

— Почему не звонил?! — крикнул Метелев, и у него мелькнуло при этом, что лицо у сантехника теперь не такое дряблое, как там, на паровом вводе.

Не дожидаясь ответа, бросился к чаше градирни, волоча за софой переноску. Чаша была переполнена. Вода кое-где переливалась через край. Он метнулся назад, ощущая слабость в коленках. Ему показалось даже, что он взвыл по-собачьи от тоски и обиды. Посветил до и после защитной сетки. Вода легким водопадом переливалась через верх.

«Сетка забита… Сетка забита…» — повторял он отупело шепотом. Будто издалека услышал хрипловатый голос Крончева:

— Краска с шифера пооблетела… Погода вона сбесилась… С вечера мороз, а теперя помягчело…

Метелева лихорадило. Уровень в канале после сороудерживающей сетки был глубоко внизу. Перепад уровней около двух метров. Вода из чаши градирни почти не поступает. Еще каких-нибудь двадцать — тридцать минут — и сорвут циркуляционные насосы.

Если Саня Афонин и Валерка Сечкин прозевают момент отключения станции, начнется массовое разрушение теплообменного оборудования. Катастрофа… На какое-то мгновение Метелев почувствовал, что ситуация обезволила, парализовала его и он вот-вот упадет в истерике. Он держал перед собою лампу-переноску и где-то боковым зрением видел, как туго натянута цепь тали.

— Застряла? — вдруг спокойно спросил он, будто не было всего сказанного Крончевым, и издалека услышал свой деревянный, лишенный тональностей голос.

— Примерзла, Виталий Иванович… Не идет, падла… Вот-вот цепь лопнет…

Метелев выхватил у Крончева колун и отдал переноску:

— Свети!

Обстучал верх рамы решетки, пытаясь почувствовать, есть ли где слабина. Слабины не было. Рама, похоже, сидела мертво. Метелев вдруг успокоился. Он понял, что будет делать при крайности. Он бросил колун и схватился за цепь тали:

— А ну-ка, Миша, взяли!

Крончев подскочил, и Метелев почувствовал, как его сильная корявая ладонь легла поверх его правой руки и тут же сильно потянула вниз, больно придавив ему пальцы. Метелев, сморщившись, включился с запозданием:

— И-эх! И-эх!

Решетка чуть подалась. Цепь сухо и напряженно скрипела. В голове у Метелева будто стучал маятник. Он явственно слышал его и почти физически ощущал время. Мелькнуло: «Как часовой механизм в мине замедленного действия…»