Между Средиземноморьем и варварским пограничьем - [18]
Недостаток данной гипотезы заключается в следующем: если автор у «Хроники» один, то писал он, скорее всего, в 630-е гг., что противоречит его хорошему знакомству с событиями в Бургундии 580-х — 610-х гг. На данный момент, как кажется, установилось устойчивое равновесие, и исследователи вынуждены выбирать для себя ту точку зрения, которая видится им наиболее доказанной.
Как можно заметить, большинство ученых, использовавших «Хронику» Фредегара, ставило перед собой только два типа вопросов. Во-первых, традиционная для позитивизма XIX в. задача установления ее времени, места и автора. Во-вторых, медиевисты использовали этот текст для выявления основных событий истории Меровингского королевства в конце VI — первой половине VII в. Однако в свете современных методологий подобного рода подходы кажутся хоть и актуальными, но не отражающими весь спектр исследовательских методик. В отношении анализируемого текста, даже в большей степени, чем в плане «Истории» Григория Турского, мы имеем право задать вопрос о соотношении риторической традиции и авторского замысла, а также о том, насколько воззрения раннесредневекового историка зависели от «жизненного контекста».
Важно поставить задачу не так, как это делали историки XX в., и задаться вопросом — можно ли в разночтениях между Фредегаром, его предшественником (Григорием Турским) и последователями (продолжателями Фредегара, сколько бы их ни было, и анонимным автором «Истории франков») заметить отражение тех тенденций в изменениях представлений о власти, которые мы узнаем из других источников.
В представлениях о власти Фредегара и Григория Турского было сходство, позволяющее говорить о преемственности исторических концепций. Фредегар начинает четвертую книгу своей хроники (оригинальную и наименее компилятивную) с рассказа о короле Бургундии Гунтрамне, которого называет лучшим из всех франкских королей. Хронист оценивает государя столь высоко потому, что тот искал согласия с церковной иерархией и со знатью[29]. Для Фредегара, как и для епископа Тура, Меровинги, аристократия и епископы были тремя основными группами, баланс сил между которыми составлял основу мирного существования Франкского государства. Наличие согласия между ними — условие нормального и мирного развития королевств франков. Не случайно изложение сути конфликтов в державе франков, которые он считал достойными описания, выглядят у Фредегара так же, как и в сочинении Григория Турского[30]. Взаимодействие, согласие светских властителей и представителей церковной иерархии лежало в основе политики в королевстве франков как в тот период, который описывал Григорий Турский, так и тогда, когда свою «Хронику» составлял Фредегар.
Если мы обратим внимание на то, как Фредегар рассматривал начала франкской истории, то увидим значительные отличия от взгляда Григория Турского. Он не был заинтересован в соответствии образа первых франкских королей римско-христианскому идеалу «нового Константина», обратившегося в христианство варварского правителя. В отличие от Григория Турского, Фредегар давал развернутую генеалогию франков до их прихода в Галлию, что может показаться свидетельством его интереса к истории их племени. Впрочем, более оправданным представляется другое объяснение. Его цель состояла в написании истории франков таким образом, чтобы первые выглядели как исторически сложившаяся группа, определившая преемственность (а не разрывы или другие драматические события) политического развития раннесредневековой Галлии[31]. Его внимание к генеалогии способствовало созданию образа преемственности между Римской Галлией, в которой уже расселились отдельные франкские роды, и той Галлией, в которой один род, Меровинги, уже взял власть в свои руки. Эта преемственность давала возможность рассматривать меровингские франкские королевства как продолжение того порядка вещей, который начал складываться еще в позднеримской Галлии>{136}. Франки были символом единства римской Галлии и Меровингского королевства, и принадлежность к этой, в известной степени, воображаемой общности обуславливалась престижем (в случае знатного и влиятельного человека) и положением (в случае властителя или придворного)>{137}. В изображении Фредегаром франкских королей можно отметить отсутствие каких-либо сравнений их образа с образцами ветхозаветных или римско-христианских правителей. Его отношение к ним отмечено дуализмом, т.к. Фредегар видел во франкских властителях продолжателей дела провинциальной администрации Галлии и, одновременно, как группу людей, которые изначально, еще со времени своего расселения в римской Галлии, представляли собой реальную альтернативу средиземноморской, римской традиции власти>{138}.
Здесь можно заметить еще одно отличие взгляда и метода Фредегара на историю от воззрений его предшественника. Напомним, что Григорий Турский последовательно проводил одну идею в своей истории вне зависимости от того, обращался ли он к всеобщей истории, или же писал о современниках, даже в событиях, которые он имел возможность наблюдать, видел лишь разворачивание христианского сюжета падения и спасения человечества на примере «Суассонской» ветви Меровингской династии. Но это принципиально отличается от того, как писал свою «Хронику» Фредегар. Когда в четвертой книге он перешел от изложения фактов всеобщей истории к событиям в Галлии конца VI — первого десятилетия VII в., то не стремился, в отличие от Григория Турского, характеризовать явления актуальной для него действительности в эсхатологических терминах падения и спасения человечества
