Между Средиземноморьем и варварским пограничьем - [16]
Цель, которую ставил перед собой Григорий Турский, служила для исследователей его творчества источником постоянных споров. Перевод его труда на русский язык, в соответствии с традицией германоязычной медиевистики, был назван «История франков»>{118}. Это создавало и создает впечатление, что епископ г. Тура стремился подражать Иордану и Исидору Севильскому с их «Гетикой» и «Историей готов», и его задачей было написать историю варварской группы с общими этническими корнями, захватившими одну из провинций Западно-Римской империи и создавших на обломках имперской власти свое королевство. Но исследователями было убедительно доказано, что настоящее название этого труда — «История» (или, точнее, «Десять книг историй»)[24].
Правильная оценка методов историописания Григория Турского немыслима без исследования его отношения к Орозию, сочинение которого Григорий считал своего рода примером для себя. Григорий признавался, что в своей «Истории франков» он хочет следовать таким авторам, как Евсевий Кесарийский («Церковная история»), Сульпиций Север («Житие св. Мартина»), Иероним Стридонский (перевод «Хроники» Евсевия) и Орозий («Семь книг против язычников»)>{119}. Он призывал королей и знатных людей «ознакомиться тщательно с сочинениями древних», «отыскать, что писал Орозий о карфагенянах», когда речь шла о необходимости поддерживать согласие между правителями>{120}. Актуальность обращения к теме «Григорий и Орозий» обусловлена предпринятыми в недавнее время в работах В.М. Тюленева попытками пересмотреть оценку характера исторического процесса у Орозия. Традиционно историки Нового времени полагали, что метод отбора и оценки исторических фактов Орозием значительно отличался от метода такого признанного историка Поздней Античности, как Евсевий Кесарийский. В частности, считалось, что взгляд Орозия на Римскую историю был слишком трагичным, а само сочинение — «далеко от Рима»>{121}. Однако в недавней работе, посвященной трудам Орозия, предпринята попытка показать, что отношение этого автора к римской истории было более оптимистичным, чем казалось ранее. Орозий считал — с началом периода Принципата Рим смог избавиться от тех катастроф, которые преследовали его в эпоху Республики>{122}.
В своей «Истории» Григорий Турский использовал историографическую концепцию Орозия, призывая обращаться к нему, дабы понять — только согласие между властителями давало возможность достичь порядка «во франкском народе и его королевстве»>{123}. Несмотря на то, что современные исследователи стали видеть Орозия в более оптимистическом ключе, восприятие, характерное для Григория, как нам кажется, все-таки ближе к более традиционной точке зрения на него как на «историка катастроф»[25]. Ученые отмечают — «История» епископа г. Тура пронизана идеологией падения нравов человечества и его спасения благодаря христианству, и некоторые события раннесредневековой истории в его сочинении могут казаться драматичнее, чем об этом сообщают другие историки>{124}. В его «Истории», вполне в духе сочинения Орозия, можно найти эсхатологические мотивы, которые отчасти объясняют подчеркнуто пессимистическое изложение некоторых событий>{125}. В поисках драматических ситуаций, ставящих простых людей, епископов и властителей перед моральным выбором, Григорий Турский, как и Орозий, стремился показать, как неправильный выбор, обусловленный пренебрежением к христианскому идеалу поведения, вел к развитию ситуации от плохого к худшему. В описании «проклятого дома» королей «Суассонской» ветви во главе с Хильпериком I можно увидеть не столько зарисовки с натуры, сколько прямое создание «образа врага» в соответствии с теми историографическими приемами, которые создал Орозий.
Но это позволяет нам утверждать, что сочинение Григория Турского — не просто изложение событий в том виде, в каком они происходили в Галлии VI в. Но если он использовал методы позднеантичного историописания, то не просто заимствовал и копировал их, как это сделали Кассиодор или Иордан. Григорий Турский актуализировал различные историографические концепции при составлении своего повествования. Однако именно поэтому его текст — не столько живые зарисовки из истории раннесредневековой Галлии, сколько результат выбора и адаптации фундаментальных историографических концепций к франкскому материалу.
Свидетельством этого служит также и тот факт, что варварские правители и их окружение — франки (для Григория Турского последний термин имел значение знати, группировавшейся вокруг короля) — не являлись для епископа единственной силой, которая обеспечивала поддержание мира в Галлии>{126}. В его истории именно иерархи церкви устанавливают справедливый порядок и от них зависит поддержание мира не только в своих диоцезах, но и в Галлии в целом, в то время как правители все время конфликтуют>{127}. В этом смысле можно сказать, что для Григория Галлия VI в. ничем не отличалась от позднеантичного мира, в котором зародились и для которого были характерны представления о ключевой роли епископов в деле поддержания мира
