Между полюсами - [9]
В многочисленных исследованиях обычно подчеркивается преемственность между западниками и либеральными реформаторами, что совершенно очевидно хотя бы оттого, что ряд деятелей сороковых годов продолжали активно участвовать в общественной жизни и в шестидесятых, но проводится принципиальное различие между ними и левыми радикалами. Для этого есть достаточно много оснований: вспомним хотя бы серьезный конфликт между “Современником” и Герценом, разгоревшийся в 1860 году из-за презрительного отношения Добролюбова и стоявшего за ним Чернышевского к “лишним людям”, которых левые шестидесятники несправедливо считали идеалистами-белоручками, безвольными рефлектирующими барчуками. Добролюбов даже отождествил “лишних людей” с Обломовым, героем романа Гончарова, — видимо, на том основании, что и Обломов, и, к примеру, Герцен с Огаревым были не наемными работниками и не “умственными пролетариями”, а помещиками, которые жили на средства, вырученные от продажи зерна, а следовательно, в результате эксплуатации крепостных крестьян. Можно вообразить себе, какую бурю негодования могла вызвать эта в высшей степени опрометчивая и немудрая социология у людей, которые сдержали клятву, данную на Воробьевых горах, и всю жизнь, как могли, боролись против самодержавия и крепостного права!
Однако и тут все обстоит не так просто и однозначно. Чернышевский полемизировал с Герценом, но совершенно иначе относился к наследию Белинского, которого, скорее всего, не причислял к разряду идеалистов и “лишних людей” и совершенно обоснованно считал плебеем, дворянином лишь “по бумагам”, но не по сути характера и воззрений. Еще больше могло ему импонировать то, что “неистовый Виссарион” был таким же самым умственным пролетарием, как и он сам. Весьма примечательно также то, что Чернышевский высоко ценил именно западнические, просветительские по духу высказывания Белинского, о чем однозначно свидетельствуют и “Очерки гоголевского периода русской литературы”, и позднейшие тексты. Ведущий публицист “Современника” был настолько проницателен, что разглядел аристократические и романтико-активистские мотивы в мировоззрении Герцена, которые неизбежно сталкивали его на позиции “кающегося дворянина”, “народника” (в самом широком понимании этого слова), а в ряде случаев превращались в суровую критику просветительского оптимизма[39] Эти мотивы были Чернышевскому совершенно чужды. Но чужды они были и классическому западничеству, на фоне которого Герцен всегда стоял несколько особняком. Так что в отношении просветительских тенденций, характерных для западничества, наследниками последнего стали как раз Чернышевский и другие “поздние внуки Просвещения” — Н.А.Добролюбов, М.А.Антонович, М.Е.Салтыков-Щедрин, Д.И.Писарев, В.А.Зайцев или В.А.Слепцов[40] Именно они старались выполнить и обогатить новыми элементами просветительскую программу западников, в то время как меланхолический шопенгауэрианец Тургенев и правый гегельянец Чичерин старались выполнять их либеральную программу.
Демократическую же программу каждое по-своему выполняло и правое, и левое крыло. Принцип равенства всех людей в правах независимо от их пола, возраста, происхождения, способностей или социального положения признавали незыблемым и либералы, и сторонники Чернышевского. Однако левые просветители все-таки понимали демократию более “по-русски”, как “апологию плебеев”[41], то есть наделение широко понятых общественных низов всеми возможными правами и принятие их системы ценностей при полном равнодушии к участи не только аристократов крови, но и в значительной степени аристократов духа — а это звучало совсем иначе, чем несколько наивная, но светлая, лишенная какой бы то ни было ненависти к “белой кости” мечта Белинского о перенесении демократических нравов кружка Станкевича на все русское общество[42] Став выразителями антидворянских чаяний разночинцев, Чернышевский и Добролюбов полностью проигнорировали мудрую и до сих пор не потерявшую своей актуальности мысль Белинского о том, что общечеловеческие ценности, которые составной частью входят в любую национальную культуру, создаются социальной и духовной элитой, освобожденной от тяжелого производительного труда и наделенной разного рода привилегиями, и что в России эту культурообразующую роль сыграло дворянство[43]
Но, со своей стороны, либеральные профессора и адвокаты отвергали популистскую интерпретацию демократии как “права для бедных” и настаивали на том, что равенство прав не может означать фактического (в частности, имущественного) равенства всех членов общества. Кавелин, к примеру, вполне резонно полагал, что коммунистический принцип равного распределения национального богатства между потребителями неосуществим ни при каких условиях, поскольку общественное неравенство составляет объективную закономерность, которая вытекает из биологической и психической природы человека. Люди рождаются неравными друг другу по физическим качествам, умственным способностям и психическим склонностям, и делить все блага поровну только потому, что у всех людей более или менее одинаковые желудки, было бы вопиющей несправедливостью по отношению к сильнейшим, способным, трудолюбивым
![Мифопоэтика города и века (Четыре песни о Москве)](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Чтобы почувствовать, как один стиль эпохи сменяется другим, очень хорошо, например, пойти в картинную галерею и, переходя из зала в зал, наблюдать, как напыщенные парадные портреты, имеющие так мало общего с реальной действительностью, сменяются не менее напыщенными романтическими страстями, затем всё более серенькими, похожими на фотографии, жанровыми реалистическими сценками, а еще позже феерической оргией модернизма с его горящими очами демонов и пророков, сидящих в окружении фиолетовых цветов и огромных, похожих на птеродактилей, стрекоз и бабочек...А можно иначе.
![Kазенный и культовый портрет в русской культуре и быту XX века](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Щукин Василий Георгиевич — ординарный профессор кафедры русской литературы Средневековья и Нового времени Института восточнославянской филологии Ягеллонского университета (г. Польша), доктор филологических наук. .
![Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
![История зеркала](/storage/book-covers/e8/e8e60c02502eb6cb44d45ff1efcda394cac2c5ba.jpg)
Среди всех предметов повседневного обихода едва ли найдется вещь более противоречивая и загадочная, чем зеркало. В Античности с ним связано множество мифов и легенд. В Средневековье целые государства хранили тайну его изготовления. В зеркале видели как инструмент исправления нравов, так и атрибут порока. В разные времена, смотрясь в зеркало, человек находил в нем либо отражение образа Божия, либо ухмылку Дьявола. История зеркала — это не просто история предмета домашнего обихода, но еще и история взаимоотношений человека с его отражением, с его двойником.
![Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре](/storage/book-covers/29/2952efa93450ad79964f9a490f6641609f720b4d.jpg)
В книге собраны беседы с поэтами из России и Восточной Европы (Беларусь, Литва, Польша, Украина), работающими в Нью-Йорке и на его литературной орбите, о диаспоре, эмиграции и ее «волнах», родном и неродном языках, архитектуре и урбанизме, пересечении географических, политических и семиотических границ, точках отталкивания и притяжения между разными поколениями литературных диаспор конца XX – начала XXI в. «Общим местом» бесед служит Нью-Йорк, его городской, литературный и мифологический ландшафт, рассматриваемый сквозь призму языка и поэтических традиций и сопоставляемый с другими центрами русской и восточноевропейской культур в диаспоре и в метрополии.
![Кофе и круассан. Русское утро в Париже](/storage/book-covers/0e/0e1460fa171502488f4990630a4cfc4744f464d5.jpg)
Владимир Викторович Большаков — журналист-международник. Много лет работал специальным корреспондентом газеты «Правда» в разных странах. Особенно близкой и любимой из стран, где он побывал, была Франция.«Кофе и круассан. Русское утро в Париже» представляет собой его взгляд на историю и современность Франции: что происходит на улицах городов, почему возникают такие люди, как Тулузский стрелок, где можно найти во Франции русский след. С этой книгой читатель сможет пройти и по шумным улочкам Парижа, и по его закоулкам, и зайти на винные тропы Франции…
![Сотворение оперного спектакля](/storage/book-covers/b3/b3518fb9ef1517caf19c05b7ea4b8d184d6e3309.jpg)
Книга известного советского режиссера, лауреата Ленинской премии, народного артиста СССР Б.А.Покровского рассказывает об эстетике современного оперного спектакля, о способности к восприятию оперы, о том, что оперу надо уметь не только слушать, но и смотреть.
![Псевдонимы русского зарубежья](/storage/book-covers/9a/9a08c7ea2dd61fc0ceeb6558da4f3119d22a589d.jpg)
Книга посвящена теории и практике литературного псевдонима, сосредоточиваясь на бытовании этого явления в рамках литературы русского зарубежья. В сборник вошли статьи ученых из России, Германии, Эстонии, Латвии, Литвы, Италии, Израиля, Чехии, Грузии и Болгарии. В работах изучается псевдонимный и криптонимный репертуар ряда писателей эмиграции первой волны, раскрывается авторство отдельных псевдонимных текстов, анализируются опубликованные под псевдонимом произведения. Сборник содержит также републикации газетных фельетонов русских литераторов межвоенных лет на тему псевдонимов.