Меж двух огней - [8]

Немец сделал еще один разворот, дал очередь, но ко­ротенькую, в три патрона. И больше выстрелов не было слышно... Наш бомбовоз медленно выровнялся и начал плавно снижаться. Вот он совсем спрятался за леском. Невольно все замерли, ожидая взрыва, но было тихо. Только над тем местом, где исчез наш самолет, кружился вражеский истребитель, выслеживая недобитую жертву.

4

Дальше шли хмурые и настороженные.

Неожиданно позади прозвучало несколько выстрелов. Все стали как вкопанные, не дожидаясь команды. Было ясно: Кныш и Валуев в опасности.

Сержант приказал разделиться на три группы и спе­шить на выручку к товарищам.

По пшенице, пригибаясь, бойцы разомкнулись влево и вправо от дороги, по которой только что шли.

Не прошли они и двадцати шагов, как там, где недавно слышались первые одиночные выстрелы, поднялась друж­ная стрельба. С винтовочными выстрелами смешались автоматные очереди, потом бухнула граната, за ней — вто­рая, затрещал пулемет.

Когда из-за горки вынырнули крыши изб, сержант при­казал всем остановиться и послал в деревню Лукашика и Чижова.

Сначала разведчики шли пригнувшись, потом пополз­ли. Ползти тяжело, неудобно: мешают длинная винтовка со штыком, сумка с гранатами. Пот заливает глаза, спол­зает пилотка, и Лукашик то и дело сдвигает ее на заты­лок; болят колени и локти — поле сплошь усыпано кам­нями.

Глухо шелестит пшеница. Лукашику кажется, что он ползет уже целую вечность. Рядом слышно, как тяжело дышит товарищ — тот не отстает, будто кто-то подгоняет его. Лукашик пилоткой вытирает пот, что градом катится по его лицу. В пшенице душно, как в мешке,

Прячась в бороздах, огородами, за строениями, Лукашик с Чижовым пробрались в деревню к небольшому зда­нию школы. И тут они замерли. На школьном дворе стоя­ли два пестрых броневика и несколько мотоциклов с ко­лясками. У колодца умывались немцы, развешав свою одежду и оружие. Дверь школы была открыта, и оттуда тоже выходили гитлеровцы. Вот один, откормленный, ко­ренастый, без мундира, в широких штанах-трубах с под­тяжками, выскочил на крыльцо с ведром в руке и побежал к колодцу. Со смехом и шутками ему наполнили ведро, обрызгали из бочки, и он снова поспешил к школе, огля­дываясь и скаля зубы.

Лукашик с Чижовым переглянулись...

У крыльца стоит часовой. Из-под глубокой угловатой каски торчит только нос. Суконный серо-зеленый мундир с огромными карманами перехвачен широким кожаным ремнем с пряжкой. На ремне навешаны патронташи, ко­жаный чехол для лопатки, широкий ножевой штык, ма­ленький пистолетик, фляжка, обшитая сукном, через пле­чо — жестяная банка с противогазом. Крепкие юфтевые сапоги с широкими голенищами...

Лукашик невольно осматривает себя, потом Чижова. Как «бедно» они выглядят в своем хлопчатобумажном об­мундировании, с брезентовыми ремнями, с обмотками, с одним только кожаным патронташем!..

И обыкновенная человеческая злость закипела в груди Лукашика от этого сравнения. «Небось, повоюешь с таки­ми. Сразу чувствуется подготовка... А мы все кричали о мире, строили фабрики, выпускали трактора, а не танки».

Чижов положил жилистую руку на прицельную плав­ку его винтовки и шепнул:

— Давай назад.

...Бойцы молча слушали, как Лукашик и Чижов, пере­бивая друг друга, рассказывали о немцах, и любопытство, страх, решимость, как свет и тень, менялись на их лицах.

— У них всего два броневика и пять мотоциклов... — спокойно говорил Чижов.— Если учесть, что нас восемь человек и у каждого по две гранаты, то как раз...

Лукашик нервно махнул рукой и перебил товарища:

— На броневиках малокалиберные пушки, наверное, скорострельные, а на мотоциклах с колясками — с колясками! — подчеркнул он и уколол глазами Чижова,— по пулемету.

— По ручному пулемету! — в тон ему вставил Чи­жов.— По ручному! И автоматы не у всех. У половины — карабины. Это надо принять во внимание...

— Прими! Их человек шестнадцать, двое на одного на­шего. А что у нас? Эта винтовка образца 1891 года?!

— Дробь тридцатого,— уточнил Чижов.— А теперь сорок первый. Не так и много.— Он попробовал улыбнуть­ся, но улыбка получилась довольно горькая.

Лукашик пренебрежительно взглянул на него и, не об­ращая внимания, продолжал рассказывать, как одеты нем­цы, чем вооружены.

— Надо уходить отсюда, пока не поздно,— будто под­водя итоги, сказал Лукашик и пилоткой вытер пот се лба,— а то они перестреляют нас, как Кныша и Балуева.

Сержант Букатов, который до этого слушал молча, вдруг побагровел:

— Хватит, Лукашик! Что ты паникуешь, как баба? Не твое дело! Я тут командир! Как скажу, так и будет. Немцев испугался! В штаны наложил! Учитель еще мне нашелся!

— Прошу не оскорблять! — вскипел Лукашик.— Очень ты смелый... Пока ты перезарядишь винтовку, он в тебя двадцать пуль всадит.

— Ах, вот что? Ты трус, Лукашик,— закричал сер­жант и вскинул винтовку.— Ты паникер! Я поговорю с то­бой иначе! Я...

Лукашика будто кто толкнул. Он тоже вскочил с зем­ли, щелкнул затвором.

Но бойцы бросились к сержанту и Лукашику, встали межд ними. Внезапно со стороны деревни послал длин­ную очередь пулемет. Пули пролетели совсем близко, и все сразу присели и замерли. Немец дал еще две короткие очереди и умолк. Все сразу забыли о стычке.