Мейсенский узник - [20]

Не хватало денег. Бёттгер как управляющий мануфактурой лично отвечал за ее долги. Химик он был талантливый, а вот управленец — никудышный; бухгалтерия велась из рук вон плохо, долги Бёттгера путались с долгами мануфактуры. Король положил ему жалованье, которое должно было покрывать издержки и личные расходы, но деньги либо вовсе не выплачивались, либо выплачивались не полностью. Враждебно настроенные биографы обвиняли его в махинациях; впрочем, скорее всего финансовая неразбериха была обусловлена неопытностью самого Бёттгера и двурушничеством таких, как Немиц, который не упускал случая воспользоваться просчетами неумелого администратора.

Август подолгу, иногда по несколько месяцев кряду, жил в Варшаве, и жалованье работникам мануфактуры постоянно задерживали. Даже когда король о них вспоминал и поручал главе казначейства погасить долг, выплаты обычно откладывались из-за отсутствия денег. В итоге возникали беспорядки среди рабочих, которые по-прежнему были на положении узников и не могли покидать замок, когда им вздумается. Вынужденные неделями, а то и месяцами трудиться бесплатно, они периодически выходили из повиновения и раз даже, нарушив запрет, отправились в Дрезден, где остановили короля во время утренней конной прогулки. Тогда жалованье выдали, однако не всякий раз дело заканчивалось так благополучно.

Михаэль Немиц, глава комиссии по надзору за мануфактурой, постоянно вставлял Бёттгеру палки в колеса: не передавал королю его писем и просьб, постоянно, с чудовищными преувеличениями рассказывал о его пьянстве и халатности. Из-за этого между Бёттгером и Августом возникали трения, а обстановка на фабрике накалялась.

Хотя Бёттгеру поручили управление мануфактурой, король, все еще надеясь получить золото, держал его в Дрездене под замком, а потому Бёттгер не мог изо дня в день руководить производством, не мог обучать работников. Насколько известно, он побывал в Мейсене всего пять раз — явно недостаточно, чтобы наладить совершенно новое дело. Первый раз он приехал в июле 1710-го, через месяц после открытия завода, второй раз — на следующий год, в августе 1711-го. К тому времени Бёттгер успел привыкнуть к относительному комфорту дрезденской жизни, поэтому захватил с собой декоратора, чтобы привести Альбрехтсбург в более человеческий вид.

С самого начала в Мейсене были серьезные проблемы с производством. Планировалось выстроить большую печь — для нее отвели пустующее помещение бывшего судебного присутствия. Доктор Бартоломей тщательно изучил устройство зарубежных печей, чтобы не повторить дефекты конструкции, допущенные в Юнгфернбастае: там температуру обжига регулировали на глазок, увеличивая или уменьшая подачу воздуха в топку. Недостатки метода проб и ошибок заставили Чирнгауза назвать дрезденские печи «котлами случая». Однако и здесь все упиралось в деньги: к 1711 году материальное положение мануфактуры стало настолько плачевным, что строительство печи в Мейсене полностью прекратилось.

Много хлопот доставляли разногласия с духовенством собора, который располагался по соседству с замком: у них были общая крепостная стена, общий вход и общий большой двор. Протестантские клирики с самого начала настороженно отнеслись к новой затее короля-католика — возможно, заподозрили, что это прикрытие для каких-то козней. И уж точно им не нравилось, что у них под боком разместили фабрику.

Несмотря на все препоны, Бёттгер кое-как сумел наладить ограниченный выпуск продукции. Изобретенный им красный фарфор был легче в изготовлении и не так требователен к условиям обжига, как белый. Бёттгер надеялся, что продажа изделий из нового материала даст средства, которых не удавалось добиться от короля, а значит, и возможность продолжить опыты по усовершенствованию белого фарфора.

Делать и обжигать красный фарфор на заводе уже умели, однако исключительная твердость и насыщенный цвет нового материала означали, что обычные формы и декоративные техники для него почти не подходят. Для такой тонкой и твердой керамики требовалось нечто совершенно иное: формы, которые подчеркнули бы преимущества материала, невиданный прежде декор, а главное — работники, которые справились бы с новаторской задачей. Гончары с фаянсовой фабрики делали что могли, однако для того, что задумал Бёттгер, нужны были мастера более высокого уровня.

Материал допускал самое разное применение, и Бёттгер добился, чтобы из него изготавливали изящные вещицы. Служащие мануфактуры разработали целый ряд оригинальных методов. Они смешивали несколько глин различного состава, так что получался мраморный рисунок, как у природного камня; украшали изделия рельефными цветами и листьями в китайском духе, а затем расписывали или даже инкрустировали драгоценными камнями. При правильном обжиге красный фарфор получался непористым и, следовательно, не нуждался в глазуровке; его можно было просто шлифовать, как мрамор. Дополнительный эффект достигался за счет того, что часть поверхности полировали до блеска, часть — оставляли матовой.

Однако успех этих многообразных способов декорирования зависел от искусства ремесленников, которых прежде надо было найти, проверить, взять на работу, обучить конкретным задачам и направлять в дальнейшем. Модели для рельефных украшений, которые приклеивались жидкой массой к уже отформованному изделию, заказывали скульпторам. Окончательную огранку, гравировку и полировку проводили опытные резчики из Богемии — по большей части в специально созданных мастерских на реке Вайсериц, притоке Эльбы, а также в шлифовальных цехах, где также обрабатывались агаты и другие полудрагоценные камни.