Мейсенский узник - [17]

Сперва никто не мог ничего разглядеть, но приоткрытая печь постепенно остывала; через некоторое время она уже светилась не белым, а красным, и посетители смогли наконец различить капсели — глиняные формы, в которые фарфор поместили для защиты от огня и копоти. Вильденштейну велели показать королю образец. Он вытащил капсель, открыл — внутри оказалась раскаленная докрасна чашка. Бёттгер тут же шагнул вперед, схватил ее щипцами и бросил в ведро с водой. По рассказу Вильденштейна, перепад температур был так велик, что вода вокруг чашки вскипела, а по сводчатому помещению раскатился звук, как от взрыва. «Она лопнула», — вырвалось у Августа. «Нет, ваше величество, она должна выдержать», — ответил Бёттгер. Он закатал рукава, выудил чашку из ведра и протянул королю. Удивительно! Она была цела, хотя глазурь выглядела неидеально. Король, на которого демонстрация произвела сильное впечатление, приказал Бёттгеру убрать чашку обратно в печь и ничего не трогать, пока обжиг не закончится и печь не остынет окончательно. Он хотел лично видеть результаты, поэтому распорядился без него изделия не вынимать.

Через несколько дней снова пришел Август, и печь открыли. Там стояли несколько изделий белого неглазурованного фарфора и «красного фарфора» — так Бёттгер с помощниками называли каменную керамику своего изобретения. Король забрал себе чашку, которую видел в середине обжига. Довольный успехом работ, он внезапно обратил внимание на то, в каких условиях трудятся Бёттгер и его помощники, и, обратившись к нему, отпустил на сей счет короткое замечание.

— Мои люди ради вашего величества готовы на все, — с чувством ответил Бёттгер, вероятно, гадая про себя, не стоит ли прямо сейчас попросить об освобождении.

— Что ж, этим они заслужат мое расположение и обеспечат себе средства к существованию.

На радостях Август расщедрился: вскоре алхимику и его подручным привезли новую одежду вместо прожженного, нестиранного тряпья, в котором они и работали, и спали несколько месяцев кряду. Отныне каждому из них положили скромное жалованье. Условия труда, впрочем, остались такими же суровыми.

Бёттгер продолжал эксперименты весь следующий год и лишь 28 марта 1709-го счел возможным написать королю, что научился делать «тонкий белый фарфор, а также прозрачную глазурь и роспись не хуже китайских, а то и лучше» и готов взяться за промышленное производство. Фарфор, напоминал он, сам по себе — вид золота, и раз король получил такое бесценное сокровище, значит, обещание выполнено и узнику пора даровать свободу.

Бёттгер по обыкновению выдавал желаемое за действительное. Он и впрямь нашел рецепт тонкого белого фарфора, но до китайских образцов ему было далеко. Немалая часть изделий лопалась в печи, глазурь блеском и прозрачностью по-прежнему уступала китайской, а синюю подглазурную роспись и цветные эмали еще предстояло изобрести. Впрочем, Бёттгер считал, что в сравнении с уже сделанным это — мелкие затруднения. Их несложно устранить, было бы время, деньги и опытные работники.

Однако Августа не так легко было убедить: он не спешил вкладывать средства в фарфоровый завод или отпускать Бёттгера на волю. Опыты по получению золота обошлись в целое состояние — и не дали никакого результата. На просьбу о свободе курфюрст ответил, что алхимик выйдет из тюрьмы не раньше, чем откроет секрет изготовления золота. Август потребовал, чтобы с первого декабря 1709 года Бёттгер начал выплачивать ему по пятьдесят дукатов в месяц, пока не наберутся обещанные шестьдесят миллионов талеров. До тех пор он останется пленником короля.

Тем временем Август размышлял, как лучше обратить изобретение в деньги. Исключительно щедрый во всем, что касалось его прихотей, курфюрст с большой опаской вкладывал средства в развитие промышленности, которая, по замыслу, должна была вернуть Саксонии былое процветание. Успехи в изготовлении фарфора его радовали, но он не до конца верил, что алхимик готов начать полномасштабное производство, и потому не спешил выделять из казны новые суммы. Прежде Август хотел знать, сколь обоснована затея. Откуда возьмется глина? Как ее станут доставлять? Будет ли фарфор Бёттгера дороже восточного? А главное, как сохранить рецепт в тайне?

Со смертью Чирнгауза Август лишился надежного советника, знающего практическую сторону вопроса, и потому назначил комиссию из пяти человек. В нее, помимо прочих, вошли недоброжелатель Бёттгера Михаэль Немиц и старый союзник Пабст фон Охайн.

Бёттгер подробно изложил свой замысел. Глина для красного фарфора есть в Цвикау и Нюрнберге; ее надо смешивать с глиной из Плауэна. На белую фарфоровую массу пойдут алебастр из Нордхаузена и глина из Кольдица. Он предлагал создать несколько подразделений в разных местах, чтобы каждый процесс — смешивание, формовка, обжиг и роспись — происходил отдельно. Таким образом работники будут знать лишь то, что делается в их подразделении, а не весь рецепт целиком, и это поможет сохранить тайну.

Касательно того, что делать из нового материала: Бёттгер всегда рассматривал фарфор как драгоценное вещество, наравне с золотом и серебром, имеющее мало общего с другими, утилитарными видами керамики. В представленном комиссии документе он объяснял, какой должна быть продукция его мануфактуры. «Во-первых, красота, во-вторых, редкость, в-третьих, польза. Вот качества, которые делают предмет желанным, ценным и нужным». Итак, ему виделось, что фарфоровые изделия должны быть, в первую очередь, изысканными творениями искусства; практичность, куда менее важная, лишь слегка дополняет красоту.