Метод инспектора Авраама - [84]

Но инспектор не смог написать ни слова. Ручка в его руке опустилась вниз.

Папка с делом лежала перед ним открытой. И среди разных бумаг ему вдруг бросилась в глаза написанная черными чернилами рукопись Зеева Авни. Внезапно Авраам снова схватил ручку и начал писать.

Дорогие папа и мама,

Я пишу вам, чтобы вы обо мне не тревожились. Я хочу, чтобы вы знали, что я доехал благополучно.

Несмотря на все, что случилось, со мной всё в порядке. Я сейчас нахожусь в Копере, таком приятном провинциальном городке. Я думаю, папа, тебе он понравился бы из-за своего красивого порта. Я решил, что останусь пока здесь, но кто знает, может, когда-нибудь и вернусь. Я прошу вас простить меня за все.

Ваш сын Офер.

Послать это письмо было некому.

Инспектор смял листок и запихнул его к себе в карман, чтобы никто его не нашел.

16

Он ответил Марьянке в субботу перед обедом, из дома. Написал, что расследование закончилось и Офер мертв, и что еще не ясно, где и как будут проводиться поиски его тела. Полиции Кипра, Турции и Греции передана просьба оповестить полицию Израиля в том случае, если чемодан с телом мертвого подростка будет выброшен на берег или найден в море местными рыбаками. Авраам не стал добавлять подробностей, потому что решил ни с кем не вести разговоров о том, что случилось.

Меньше чем через полчаса пришел ответ. Марьянка выражала свои соболезнования и спрашивала, как поживает он сам. В конце своего короткого сообщения она написала: «Иногда молитвы не помогают». Инспектор ответил, что поживает плохо и что собирается взять отпуск, чтобы прийти в себя, и спросил, как она. На этот раз девушка ответила спустя несколько часов, ночью, и он прочел ее письмо в воскресенье в полседьмого утра, вскоре после того как проснулся. Марьянка писала, что рассталась с Гийомом и что у нее тоже времена не из лучших. Их с Гийомом совместные смены в транспортной полиции не делают расставание более легким, и она тоже подумывает об отпуске. Не объяснив самому себе, пишет ли он это из вежливости, Авраам пригласил ее провести отпуск в Израиле и пообещал вознаградить за экскурсию по Брюсселю. В Бельгии было полшестого утра, но она ответила сразу, одной фразой: «Ты серьезно?» Он ответил одним словом: «Да».

Информация об этом деле и его раскрытии попала в воскресные газеты, когда Рафаэлю Шараби был продлен арест до предъявления обвинения. Статья о гибели Офера шла под заголовком: «Семейная трагедия в Холоне». Обстоятельства жестокой разборки, приведшей к смерти Офера, в статье не раскрывались. На разглашение большей части информации прокуратура наложила запрет, потому что в деле были замешаны несовершеннолетние. Те, кто был в курсе дела, знали, почему журналисты проявляют к отцу, убившему сына, относительную терпимость. Адвокаты Рафаэля утверждали, что он – преданный своим детям отец, и что из-за этого несчастного случая его мир рухнул, а в одном из сообщений говорилось, что прокуратура взвешивает возможность не обвинять его в попытке помешать следствию и не будет возражать против смягчения наказания. Про Офера писали очень мало, будто он был забыт или снова пропал без вести.

Авраам Авраам отказывался давать интервью для радио и телевидения, но в те два дня, когда пресса еще проявляла интерес к этому делу, с ней общался Шрапштейн. Он возник в трех телевизионных передачах и дважды выступал в утренних новостях по радио. Его спросили об этом «запутанном деле, не обо всех деталях которого можно говорить», и когда журналисты упомянули про «изощренные трюки, в результате которых удалось раскрыть это дело», он заговорщически улыбнулся. Эяль также выразил сочувствие свалившемуся на отца Офера несчастью, и в ответ на вопрос одного из журналистов сказал, что Рафаэль Шараби выразил искреннее раскаяние в том, что они скрыли эту трагедию. Когда же его просили описать собственные чувства в связи с раскрытием этого дела, Шрапштейн неизменно повторял одну и ту же фразу: «Нет сомнения, что для меня, как следователя израильской полиции, это был один из тяжелейших моментов жизни, но такова наша работа».

В воскресенье вечером, сразу после того, как по 10-му каналу передали краткое сообщение о трагедии в Холоне, в квартире Авраама Авраама зазвонил телефон. Еще не подняв трубку, он знал, кто на проводе.

Мать.

– Ты новости смотришь? – спросила она взволнованным голосом.

– Нет. А что? – Инспектор ослабил звук голоса, идущего из трубки.

– Но ты ведь участвовал в расследовании дела мальчика, которого убил отец, разве не так? Я сейчас просмотрела репортаж по телевизору, и про тебя там даже словом не обмолвились. Уверена, что я этого отца когда-то видела. Он, может, ходит по той же трассе, что и я.

Авраам подтвердил, что участвовал в этом расследовании. Отрицать это он не мог, потому что родители слышали о его кратком появлении на телевизионном экране, когда Офер был еще в розыске.

– Говорю тебе, я с самого начала чувствовала, что это отец что-то с ним сотворил, – заявила его мать. – Не знаю почему, но у меня было такое ощущение. Ты этого отца сам допрашивал?

Инспектор сказал, что нет.

– А Шрапштейна ты знаешь? – продолжала она. – Его показали в передаче. Ты с ним работаешь? Очень эффектный молодой человек.