Метелло - [15]

— Сейчас, когда создана новая партия, хозяевам будет все труднее нам пакостить. Мы теперь объединились, с нами такие люди, как Коста и Турати[17]. Да что ты за рабочий, если никогда не слышал их имен? С такими вожаками твердо знаешь, куда идешь. Ну скажи, справедливо по-твоему, чтобы за батон хлеба надо было работать два часа?.. Важно, не давать себя увлечь личным чувствам, как это случилось со мной несколько часов назад. Но что же делать, если тебя вынуждают к этому?! Ведь знаешь, десятники, эти продажные шкуры, которые вышли из нашей среды, иной раз бывают хуже самих хозяев.

В камеру заглянул дежурный полицейский, который, видно, подслушивал у двери, и сказал:

— Уже познакомились?

— У нас с ним одно ремесло, — отвечал Метелло.

— А вот встречаться не приходилось, — добавил Келлини.

— Пошли, — сказал дежурный. — Карета прибыла.

Каменщик и карманник направились к выходу.

— Прощай, Келлини!

— Прощай, сынок!

Дежурный подтолкнул Келлини, и Метелло даже не смог пожать руку своему новому другу.

В тот же вечер Метелло вышел из полиции, после того как в картотеку занесли, что он сын Какуса, воспитанник Учителя и друг каменщика Келлини.

Отпуская его, полицейский комиссар сказал:

— Теперь, молодой человек, все зависит от тебя самого. Помни, что мы с тебя глаз спускать не будем.

Метелло вернулся на работу с твердым намерением, как можно скорей избавиться от надзора полиции. А пока что восемнадцатилетний паренек, повинуясь неотвязной мысли — самой назойливой из всех, преследовавших его за эту неделю, — получив в субботу заработанные деньги, поднялся по лестнице, которая вела к Микеле.

Ноги девушки не произвели на него никакого впечатления. Он не смотрел на них или просто не заметил.

Глава III

К двадцати годам Метелло уже стал человеком не то чтобы другим, но во многом не похожим на того, каким был бы, останься он батрачить в Ринчине.

Город, в котором он родился, признал Метелло и принял его. Он помог созреть его уму и закалил сердце. Город дал ему кусок хлеба, который он зарабатывал в поте лица своего, и это наполняло Метелло чувством гордости. Город еще больше развил в нем такие черты характера, как упорство, уравновешенность и даже хитрость, приобретенные им еще в детстве в крестьянской семье.

После исчезновения Бетто он жил один. Каждое утро ему приходилось тратить шесть чентезимо только на завтрак. Он стоял на самой нижней ступеньке лестницы, которая ведет от чернорабочего к подмастерью, затем к каменщику и наконец к каменщику первой руки, — длительное восхождение, где нет вершин, но есть уступы. Над ними, скрестив руки, стоит десятник.

Для Метелло работа была не только источником существования. Она нравилась ему. Но не меньше, чем работа, ему нравились девушки. После близости с Микелой его тянуло к более чистым чувствам. Влюбляться он еще не собирался, но ему хотелось погулять, «перебеситься».

Как ни тяжела работа каменщика, на лесах стройки дышится полной грудью, словно в деревне. Чем выше поднимаешься, тем все меньше становится город: сверху его можно окинуть одним взглядом. Видишь людей, снующих взад и вперед, среди них девушек — портних, вышивальщиц, табачниц… С ними нетрудно познакомиться. Их не смущает, что ты еще должен призываться: если у тебя есть профессия, они готовы и подождать.

И это тоже заставляло Метелло с нетерпением думать о том дне, когда он сможет сбросить с плеч бадью чернорабочего и взять в руки кельму и отвес каменщика. А впрочем, что говорил ему Келлини? «Чем искусней ты будешь в своем деле, тем яснее увидишь, что тебя эксплуатируют».

Келлини он больше не встречал. Тому дали четыре года «за непредумышленно нанесенные ранения». Каменщики, знавшие Келлини, отзывались о нем с большим уважением, и теперь, вспоминая все, что он говорил, Метелло яснее понимал смысл его слов. Достаточно было принять их за жизненное правило и применить к условиям работы на стройке, чтобы сразу же стать на сторону своих товарищей, боровшихся против злоупотреблений десятника. И в то же время надо держаться середины — никогда не быть первым в наступлении и последним в отступлении, чтобы потом не раскаиваться, если дело дойдет до кандалов. Впрочем, он вовсе не собирался бороться за идеи своего отца и Бетто, потому что не хотел, чтобы его постигла та же участь. Время покажет, насколько осуществимы были его намерения.

Он видел, что анархистов становится все меньше, силы их распылены, многие из них сосланы, а ряды социалистов растут и они все больше привлекают внимание полиции.

Социалисты были ему ближе, чем анархисты. Это были люди, сделанные совсем из другого теста, с более ясными идеями, хотя, может быть, менее образованные и, поскольку каждый содержал семью, менее щедрые. Впрочем, на слова они не скупились.

И все же, если разгорался спор, один-единственный анархист, даже самый ничтожный и безграмотный (а они, в том числе и те, кто занимался ремеслом, почти никогда не были безграмотны), мог потягаться с целой группой социалистов.

— Вот скажи, верно или нет, что чем больше народа будет участвовать в совместной борьбе, тем скорее настанет день, когда в мире не будет больше классов, не будет угнетаемых и угнетателей?