Метелло - [109]
«Не знаю, что это значит, Эрсилия, я тоже ничего не могу понять. Как видно, на этом свете больше добрых людей, чем мы думали. Не ломай себе голову, считай эти сто лир подарком волшебницы, добрых гномов или бабушки Бефаны, заглянувшей к нам раньше времени».
«Я решила считать, что эти деньги получены нами взаймы, — отвечала Эрсилия, — от кого бы они ни были. Пока что, я заплатила самые неотложные долги, в том числе сапожнику, проценты ростовщице, дала немного Анните, и у меня осталось еще двадцать лир. Завтра Аделаида заплатит мне за неделю. Мы богаты, Метелло! Когда ты вернешься, сможешь сделать себе пальто. Спасибо этому магу. Или волшебнице!»
А в ноябре, когда начали запотевать оконные стекла и по вечерам с холмов спускался туман, Эрсилия, придя на свиданье с Метелло, уже не могла больше скрыть от него, что ждет ребенка.
— Говорила я тебе, что мы запомним эту забастовку! Пошел уже шестой месяц. Я скрывала это, чтобы ты не волновался. Я легко переношу беременность и, уверяю тебя, стучать колотушкой мне совсем не трудно. У меня даже ни разу не отекали ноги.
Не зная, как выразить свои чувства, он взял ее за руки и поцеловал в щеку.
«Как мы его назовем? — писал он ей позже. — В честь Бетто или в честь твоего отца? Почему мы не подумали об этом, когда выбирали имя для Либеро?»
«А мы и не выбирали, потому что сразу же договорились. Имя Либеро казалось нам программой[73], ты забыл об этом? Теперь нашего второго ребенка назовем Куинто или Бетто, как хочешь. Может быть, даже лучше назвать его Бетто. Ну а если будет девочка?»
«Девочку, если тебе не будет неприятно, лучше всего было бы назвать Виолой».
«А знаешь, я прислушивалась к себе, и по всем признакам как раз должна родиться девочка. Почему же мне должно быть неприятно назвать ее Виолой? Ведь, кажется, так звали учительницу, которую ты знал много лет назад, еще до ухода в армию?»
«Да, но не говори об этом с насмешкой. Я с тех пор ее больше не видел, а сейчас ей уже за пятьдесят. Подумав, я понял, что и люди бывают добрыми магами и волшебниками. Это она прислала нам деньги. Но искать ее, чтобы отблагодарить, тогда как она пожелала остаться в прошлом, мне кажется, не следует».
«Не думаешь ли ты, что с твоей стороны это несколько необычное выражение благодарности? Но мы еще вернемся к этому, если у нас действительно будет девочка».
Она написала ему о том, что ее брат приехал в отпуск и по этому случаю у матери в Сан-Фредиано был устроен обед, что Либеро все больше привязывается к маленькой Иоле, чудесной белокурой девочке, которая уже ходит в школу.
Наступило 12 декабря 1902 года. На следующий день их должны были выпустить, но, опасаясь демонстрации при выходе из тюрьмы, о времени, когда это произойдет, не сообщали. Освобождать их собирались партиями по четыре, по шесть человек. Все девятнадцать обнимались и жали друг другу руки.
— Завтра встретимся на стройках.
— Найдется ли для нас работа?
— Возьмут ли нас?
— Надо надеяться.
— У Бадолати-то работа найдется.
— А у Мадии, у Тайути?
— Посмотрим.
— Спокойной ночи, ребята.
— Ну, вот и эта беда миновала, спокойной ночи, — сказал Корсьеро. — Могло кончиться хуже.
— Спокойной ночи.
— До завтра.
— Всего!
Было пять часов вечера, уже зажглись фонари, туман, спустившись с холмов, казалось, застыл у бульварного кольца; а над улицами и площадями, над тюрьмой и домами в темном безоблачном небе сияло множество звезд и плыла почти полная луна. Джаннотто, вышедший с первой партией и направлявшийся по набережной Арно в Сан-Фредиано, свернул на виа делл’Уливо, находившуюся невдалеке от тюрьмы, и окликнул Эрсилию.
Когда Метелло вышел из ворот тюрьмы, на противоположной стороне улицы стояла Эрсилия. На руках она держала Либеро, волосы ее были тщательно причесаны, плечи укутывала розовая шаль. Семимесячная беременность портила ее фигуру и в то же время придавала ей трогательный вид. Метелло поцеловал сына, потом жену и, забрав ребенка, взял ее под руку. Молча они миновали виа Гибеллина и вошли в кафе «Канто алле Рондини».
Она заказала чашечку черного кофе, а он — рюмку виноградной водки. Достав из кармана бисквит, она дала его ребенку. Они случайно сели перед большим зеркалом в золоченой рекламной раме и улыбнулись друг другу.
— Святое семейство, — заметил он.
— Перестань, — попросила она. — Не богохульствуй!
— Но отныне и вовек…
— Что отныне и вовек?
1952 год.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
Эта книга не плод творческого вымысла. Это разговор писателя с его покойным братом. Создавая книгу, автор искал лишь утешения. Его мучает сознание, что он едва начал проникать в духовный мир брата, когда было уже слишком поздно. Эти страницы, следовательно, являются тщетной попыткой искупления.
«Постоянство разума» («La costanza della ragione», 1963) – это история молодого флорентийца, рассказанная от первого лица, формирование которого происходит через различные, нередко тяжелые и болезненные, ситуации и поступки. Это одно из лучших произведений писателя, в том числе и с точки зрения языка и стиля. В книге ощущается скептическое отношение писателя к той эйфории, охватившей Италию в период экономического «чуда» на рубеже 50-60-х гг.
Наиболее интересна из ранних произведений Пратолини его повесть «Виа де'Магадзини». В ней проявились своеобразные художественные черты, присущие всему последующему творчеству писателя.
Роман Пратолини «Повесть о бедных влюбленных», принес его автору широчайшую популярность. Писатель показывает будни жителей одного из рабочих кварталов Флоренции — крошечной виа дель Корно — в трудные и страшные времена разнузданного фашистского террора 1925—1926 годов. В горе и радости, в чувствах и поступках бедных людей, в поте лица зарабатывающих свой хлеб, предстает живой и прекрасный облик народа, богатый и многогранный национальный характер, сочетающий в себе человеческое достоинство, мужество и доброту, верность вековым традициям морали, стойкость и оптимизм.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.