Метелица - [32]

Враг был мал, примерно два вершка от горшка, но могуществен. Профессора они скоро загнали в безнадежную оборону. Ему пришлось перешить и повысить забор, сверху набить гвозди и навесить колючую проволоку, парадные двери обить железам, снять все звонки, пригласить дворником страховидного Якова, и наконец, приобрести весьма серьезного дворового пса по имени Эзоп. Все эти мероприятия, однако, нисколько не устранили дальнейших выступлений противника.

В особенности обострился террор, когда вошли в возраст и стали главарями подростки Федя Палый и Жора Цокот. Федя был щуплый, белесый мальченка лет двенадцати, Жора же — несколько постарше, паренек чернявый и стройный. Изобретательность их не имела предела и Зайцев, доведенный до отчаяния, решился однажды искать защиты у их родителей.

Дворник Яков, знакомый со всем населением переулка, к этой затее отнесся весьма скептически:

— Ну чего вы, Леонид Петрович, к ним пойдете? — сказал он. — Папаша Федьки Палого босота пухлая. Цокотиха же, — Яков запнулся, подыскивая приличное обозначение, — сука первостепенная. Только время потратите.

Профессор все же пошел. Папу Палого, жившего в сарае во дворе напротив, он застал за приготовлением старки из денатурата. Фигура эта действительно оказалась самая незначительная, и как бы припухшая. Она заметалась по заставленному помещению в поисках стула.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, я к вам на минутку, по делу, — смущенный нищенской обстановкой и тяжелым запахом спирта, сказал Зайцев. — Я бы хотел…

— Чего стоишь, у-у… стерва! — перебил Палый Зайцева, обращаясь к своей супруге. — Стулу ищи и подай чистый стакан их угостить. Живо!

— Покорнейше благодарю! — испуганно покосился Зайцев на лунного цвета жидкость на столе. — И вам, как врач, не советовал бы «это» пользовать.

— Напрасно опасаетесь, приготовлено по последнему слову науки и техники, — обиделся за старку Палый. — Он взял бутыль и осторожно ее встряхнул. Жидкость немедленно покорно, словно шампунь, взмылилась. — Эх, для окончательной полировки нет у меня только мятой серой глинки, микстурка была бы как слеза!

— Мятой глинки?! — переспросил Зайцев. — С таким препаратом, признаться, не знаком… Однако мы отвлеклись, не угодно ли вам меня выслушать?

К заявлению Зайцева папа Палый отнесся вполне сочувственно:

— Сколько я на Федьку уже силы извел, не поверите! — пожаловался он. — Его, змееныша, по правильному, давно удушить нужно!

— Почему же непременно бить или душить?! — поморщился Зайцев. — Вы, как отец, должны на него как-то иначе воздействовать. Скажем наставлениями, словами…

— Словами?? — очень удавился Палый. — Да он слов больше моего знает! Нет, гражданин, заблуждаетесъ. Лупить нужно, так лупить, чтобы у него язык опух! Но мне, по правде сказать, заниматься, с ним все затруднительней. Увертлив ?тал и кусается! Теперь его только хитростью взять можно, из засады.

— Как из засады?!

— Схоронюсь я где-нибудь и прыгаю. Но он тоже не дурак, в большие расходы меня ввел. На днях приоткрыл я входную дверь и спрятался сзади. Долго прождал на сквозняке, не куривши. Слышу наконец — идет! Как только показался, прыгнул я, одеяло накинул и занялся, себя не жалея… Уже утомляться начал и вдруг, к своему ужасу, слышу сзади голос. Федькин голос!

— Довольно, пахан! Спасибо!

— Оказывается он, паразит, взамен себя приятеля своего Кольку, сына завдомом, подсунул! Кинулся я за Федькой и заметались мы по двору. Он летит, вокруг нужников кружит и все норовит через помойную яму. Через нее у нас, может заметили, хлипкая доска перекинута. Так он меня завлекает, чтобы рухнул. В трясину! Жильцы повыходили, участие в нас приняли. Мне советуют:

— Давай, давай резвей, Кабысдох! — (Кабысдохом меня Федька прозвал!) — Смелей, сволочь, углы режь! Тю, Кабысдох… тю!

Жильцам развлечение, а мне после целую неделю во всем себе отказывать пришлось. Две литры старки зав домами отволок. Грозил в горком жалиться. Взамен благодарности значит, что я за него постарался, Кольку ему отодрал!

Профессор Зайцев, не прощаясь, двинулся к выходу. Палый кинулся его провожать.

— Так не извольте, гражданин, сомневаться. Я прыгну с кровати или как иначе, но прыгну, — в дверях заверял он гостя.

— Покорнейше благодарю, — рассеянно проговорил профессор. — Прощайте.

Гражданка Цокот жила в одном из мурых, выходящих на улицу, домов. Парадное в нем оказалось, по обычаю переулка, забито досками, и Зайцеву пришлось идти другим грязным двором, мимо новой помойки. Взойдя на черное крыльцо, он попал в застекленную общественную галлерею. По ней вкривь и вкось было развешено для просушки белье (за ним из внутренних окон неустанно следили владельцы). Осторожно раздвигая перед собою эту мокрую изгородь, Зайцев стал пробираться к ближайшей двери, но все же как то не остерегся, и его с размаха хлестнуло по лицу чем то влажным и гадким. Сердит и в обиде, он не стучась рванул за щеколду, и очутился в затемненной, довольно большой комнате с красной, дурного вкуса, кушеткой на переднем плане. Вскоре он рассмотрел еще двух дам в сильном неглиже, примерявших наряды перед зеркалом. При появлении нежданного гостя, дамы смутились, но смутились не сразу.