Метелица - [76]

Тимофей удивился своим мыслям — об этом ли ему, арестованному, сейчас думать!

Въехали в лес, солнце перестало слепить глаза, натертая культя немного приутихла — боль притупилась. Перед Тимофеем встал вопрос: за что арестовали? Может, его работа во время оккупации тому причиной? Тогда Тимофею бояться нечего — он работал на партизан. Но зачем этот арест, могли бы вызвать и выяснить все, что их интересует.

На вопрос о причине ареста Малинин сказал, что объяснят на месте, а когда Тимофей стал настаивать, требовать ответа, ему вообще запретили говорить. Эта искусственно создаваемая таинственность и обращение не «товарищ», а «гражданин» и «арестованный» злили его.

Проехали Сосновский кирпичный завод, где недавно поселились Левенков с Натальей, и через полчаса тряски по лесному шляху вкатили в Ново-Белицу. А еще через полчаса прибыли на место.

Тимофей был уверен, что наконец объяснят причину ареста, но его провели по темному коридору и заперли в пустой комнате.

«Да это ж камера!» — подумал он, оглядевшись, и взорвался:

— Откройте! Что вы там, оглохли? Какого черта эта комедия!

Щелкнула задвижка в дверном окошке, и показалось лицо сержанта, провожавшего Тимофея в камеру.

— Чего вы расшумелись? — спросил сержант.

— Я не понимаю, почему меня здесь закрыли! Отведите меня к начальнику!

— Куда вам торопиться? Вызовут…

— Но мне должны, в конце концов, объяснить, что все это значит!

— Объяснят…

— Послушайте, товарищ, произошло какое-то недоразумение, — заговорил Тимофей торопливо, видя, что сержант собирается закрыть окошко. — Кто у вас тут старший? Мне надо поговорить… У меня нету времени сидеть сложа руки. Я требую, чтобы мне объяснили наконец! Я ни в чем не виноват!

Пожилой сержант улыбнулся Тимофею, как малому непонятливому ребенку:

— Времени у вас предостаточно, гражданин. А невинные у нас не сидят. — И добавил наставительно: — Шуметь не советую.

Тимофей понял, что требовать чего-то от сержанта бессмысленно, собрал все свое терпение и уселся на табуретку в углу камеры.

Вызвали Тимофея часа через два.

В кабинете следователя сбоку письменного стола сидел капитан Малинин, в форме, отчего казался подтянутым и еще более строгим, чем при первой встрече. Он указал Тимофею на стул перед столом, почти посередине комнаты, и, глядя в бумаги, начал задавать вопросы ровным, звучным голосом:

— Лапицкий? Тимофей Антипович? Заведующий Метелицкой начальной школой? Год рождения — тысяча девятьсот десятый?

— Но вы же знаете!

Капитан так же спокойно и бесстрастно попросил отвечать только на его вопросы. И Тимофею стало ясно, что для этого капитана учителя Лапицкого не существует, а только — подследственный гражданин Лапицкий.

— Вас будет допрашивать майор Брунов, — сказал под конец капитан и уставился в окно отсутствующим взглядом.

«Слава богу, не ты», — подумал Тимофей. О том, что с ним будут не говорить, а вести допрос, он понял сразу же, как только вошел и увидел стул посередине комнаты, на котором сейчас сидел. Только теперь он наконец почувствовал себя арестованным. Вся обстановка и тон капитана не допускали какой бы то ни было ошибки в его аресте.

Минуту погодя вошел майор Брунов. Капитан скомандовал: «Встать!», но Брунов махнул рукой — сидите. И от одного этого жеста майора Тимофею стало легче.

Брунов занял место за столом и вгляделся в Тимофея, словно вспоминая, где видел его, но, видно не признав в нем знакомого, устало опустил глаза и вздохнул.

— Товарищ майор, — оживился Тимофей, — что значит этот арест? Какая-то странная таинственность… Мне ни о чем не говорят.

— Против вас выдвинуты серьезные обвинения в сотрудничестве с фашистами в сорок первом и сорок втором годах, — сказал Брунов глухим, монотонным голосом.

— В сотрудничестве? Но это чепуха! Не разобравшись, не расспросив, увозят прямо из школы…

— Вот и разберемся, — пробормотал Брунов, копаясь в бумагах на столе.

— И ради этого арест?

Брунов отложил бумаги. Его округлое лицо было усталым, под глазами мешки, плечи опущены, и весь вид как бы говорил: «Сколько вас на мою голову! И хоть бы один сознался чистосердечно, не юлил, не запутывал дела». Приблизительно так понял Брунова Тимофей, и ему стало неловко перед этим усталым человеком.

— Я только хотел сказать, — продолжал Тимофей спокойнее, — что все это можно было очень просто выяснить и без ареста.

— Вы так думаете?

— Конечно. Во-первых, работа при немцах еще не есть сотрудничество с ними, а во-вторых, если я и сотрудничал, то с партизанами. Работа же в школе…

— Работу в школе вам в вину не ставят. Только детдом. И этого, согласитесь, вполне достаточно.

— Но и в детдоме надо было кому-то работать.

— Надо было. Но в этом вас и не обвиняют.

— Так в чем же?

— Я уже сказал: в сотрудничестве с фашистами. Вы нас недооцениваете, Лапицкий. Мы знаем о вас больше, чем вы думаете, и если арестовали, то имели на это веские основания. — Он достал папиросы и протянул Тимофею: — Курите.

— Спасибо, не курю, — отказался Тимофей и про себя отметил, что майор не сказал «гражданин Лапицкий», но и не сказал: «товарищ», и это обеспокоило его больше, нежели строгий, официальный тон Малинина.