Метаморфозы - [25]

        Не подобает влажнить! — исторгал их в печали из глуби

        Сердца: так точно мычит корова, когда перед нею

625 Молот ее сосунку, занесенный от правого уха,

        Бьет еще впалый висок и дробит его громким ударом.

        После того как излил он на грудь благовония скорби

        И, обнимая ее, свой долг не по долгу исполнил,

        Феб не вынес того, что семя его обратится

630 В пепел сейчас, из огня и утробы родительской сына

        Вырвал он и перенес к кентавру Хирону в пещеру;

        Ворону он воспретил, ожидавшему тщетно награды

        За откровенную речь, меж белых птиц оставаться.

        А между тем полузверь питомцу божественной крови

635 Рад был, он чести такой веселился, хоть труд был и тяжек.

        Рыжая как-то пришла, с волосами, покрывшими плечи,

        Дочь Кентавра; ее когда-то нимфа Харикло

        Около быстрой реки родила и имя дала ей

        Окиронея. Она постиженьем отцова искусства

640 Не удовольствовалась: прорицала грядущего тайны.

        Так, исступленье едва пророчицы дух охватило,

        Только зажглось божеством в груди у нее затаенным,

        Лишь увидала дитя, — «Для мира всего благодатный,

        Мальчик[111], расти! — говорит, — обязаны будут нередко

645 Смертные жизнью тебе: возвращать ты души им сможешь.

        К негодованью богов, однажды, на это решишься —

        Чудо тебе повторить воспрепятствует молния деда.

        Станешь ты — ранее бог — бескровным прахом, и богом

        Станешь из праха опять, два раза твой рок обновится.

650 Ты же, отец дорогой, бессмертный, и самым рожденьем[112]

        Веки веков пребывать назначенный, так сотворенный,

        Смерти возжаждешь своей, как будешь ты кровью терзаться

        Грозной змеи, восприняв тот яд пораненным телом.

        Из вековечного тут божества тебя сделают снова

655 Смертным, и нить разрешат триединые сестры-богини».

        Не досказала судеб, исторгла глубокий из груди

        Вздох, и слезы из глаз у нее заструились потоком.

        «Рок изменяет меня, — говорит, — не позволено больше

        Высказать мне, и уже замыкается речи способность.

660 Что мне в искусстве моем, которое только бессмертных

        Гнев навлекло на меня: предпочла бы не знать о грядущем!

        Вот уж как будто мое исчезает лицо человечье,

        Вот уж вкусна мне трава, бежать по широкому полю

        Тянет. В родную мне плоть, в кобылицу уже превращаюсь.

665 Но почему же я вся? — двуобразен мой ведь родитель!»

        Так говорила, но часть последнюю жалобы трудно

        Было уже разобрать; слова становились неясны.

        Вскоре уж то не слова и не ржанье кобылы как будто,

        Но подражанье коню: через время недолгое точно

670 Ржанье она издает и руками по лугу движет.

        Сходятся пальцы тогда, вот пять ногтей уж связало

        Резвое рогом сплошным копыто; длина возрастает

        Шеи ее и лица; часть большая длинного платья

        Стала хвостом; волоса, как лежали свободно вдоль шеи,

675 Гривою вправо легли. Соответственно вдруг изменились

        Голос ее и лицо. И по чуду ей дали прозванье.[113]

        Помощи, плача, молил Филирой от бога зачатый,

        Тщетно, Делиец, твоей. Не мог ты пресечь повелений,

        Что от Юпитера шли, а если пресечь их и мог бы,

680 Не был ты там: обитал Ты в Элиде, в лугах мессенийских.

        Было то время, когда тебя покрывала пастушья

        Шкура; посох держал деревенский ты левой рукою,

        Правой рукою — свирель из семи неравных тростинок.

        Память преданье хранит, что, пока ты был занят любовью

685 И услаждался игрой, стада без охраны к пилийским

        Вышли полям. Увидал их как раз Атлантовой Майи

        Сын,[114] их ловко увел и в дебри спрятал надежно.

        Кражи никто не узнал, — один лишь известный в деревне

        Некий старик; по соседству его величали все Баттом.

690 У богача у Нелея[115] стерег он луга травяные

        И перелески и пас табуны кобылиц благородных.

        Струсил тут бог и, рукой отведя его ласково, молвит:

        «Кто бы ты ни был, дружок, — коль кто случайно про стадо

        Спрашивать станет, скажи; не видал, и за то благодарность

695 Будет тебе: получай шелковистую эту корову».

        Дал. На подарок в ответ тот молвит: «Приятель, спокойно

        В путь отправляйся. Скорей проболтается камень вот этот».

        И указал он рукой на камень. А сын Громовержца

        Будто ушел и — назад, изменив лишь голос и облик, —

700 «Ты, селянин, не видал, не прошло ли вот этой межою

        Стадо коров? — говорит. — Помоги, не замалчивай кражи.

        Дам я за это тебе корову с быком ее вместе».

        А старина, увидав, что награда удвоена: «Стадо

        Там под горой», — отвечал. И было оно под горою.

705 Внук же Атланта, смеясь, — «Мне меня предаешь, вероломный?

        Мне предаешь ты меня?» — говорит, — и коварное сердце

        В твердый кремень обратил, что доныне зовется «Указчик».

        Древний позор тот лежит на камне, ни в чем не повинном.

        Ровным полетом меж тем поднялся кадуцея[116] носитель

710 И, пролетая поля мунихийские[117], милый Минерве

        Край озирал и сады просвещенного видел Ликея