Метамодерн в музыке и вокруг нее - [57]

Шрифт
Интервал

. На самом деле, весь минимализм – это веселящий газ, сладкий воздух, обезболивающая таблетка для измученного сознания слушателя XX и XXI веков, обволакивающее лекарство от той самой информационной травмы.

По своей форме Sweet air «устроен» очень просто: повторения паттерна складываются в четыре раздела, охватывающих круг тональностей – a, c, g, a. Однако сам паттерн внутренне сложен: он включает противоречащие друг другу ритмические слои (полиметрию), поэтому являет собой что-то вроде кристалла сложной структуры, который при прослушивании постоянно поворачивается с разных сторон. Это «поворачивание», однако, происходит в голове слушателя: сам паттерн не меняется, эффект разглядывания с разных сторон рождается за счет внимания реципиента, свободно перемещающегося от слоя к слою.

Самым главным – и принципиально отличающим Sweet air от музыки первых минималистов – становится сентиментальный модус самой темы: она проста и как будто смутно знакома, напоминает детскую песню – но не буквально поданную, а складывающуюся из разноцветных хрусталиков. По словам Лэнга, здесь «мимо слушателя проплывают простые, ненавязчивые музыкальные фрагменты, оставляя за собой легкий флер диссонанса»[341]. «Сентиментальный» паттерн – крупный по размеру: в него помещается целая мелодия. В этом его смысл: дать мелодии прозвучать, и отстранить ее повторением. Так же строятся и другие «сентиментальные» паттерны – в Canto ostinato Симеона тен Хольта или фортепианных опусах Владимира Мартынова – повторение как отстранение, путешествие вглубь сентиментальности, размыкание кавычек, возвращение мелодии, медленное обретение красоты.

Протометамодерн: Эрик Сати и поэтика несовершенного опуса

Музыкальный генезис метамодерна включает абсолютно разные и на первый взгляд не пересекающиеся друг с другом музыкальные феномены, в которых можно расслышать постиронию, смысловую осцилляцию, холодную сентиментальность.

Метамодерн как модус высказывания проявляется также везде, где возникает подчеркнуто непритязательная мелодическая канва – назовем это нулевая интонация. Ее чистый пример – Забытые мотивы Метнера, но обнаруживается она и в отдельных «банальных» темах Бетховена, Шуберта, Чайковского – это интонация предельно предсказуемая, как будто бы начисто лишенная индивидуальности (в результате чего, как это часто бывает в мире опусмузыки, эту индивидуальность лучшим образом и представляющая).

Подобно тому как постмодернизм XX века дает возможность разглядеть «постмодернистские» жесты в искусстве прошлых веков (говорят о «постмодернизме» джойсовского Улисса, Гесперийских речений или романа Франсуа Рабле), многое из музыки прошлого можно задним числом рассматривать в свете метамодерна: например, отдельные багатели Бетховена, миниатюры Шуберта и Шумана, Песни без слов Мендельсона или Детский альбом Чайковского. Чаще всего это можно усмотреть в инструментальных миниатюрах, заигрывающих с предельной простотой или «детскостью», либо же с разными типами иронии.

Естественно, в этих случаях речь не идет о Шуберте и Чайковском как представителях метамодерна, просто метамодерн рождает собственную оптику, которая становится еще одним способом говорить о многих явлениях. Можно говорить и о «метамодернистском» исполнительство (в параллель к «романтическому» типу исполнения, например, Баха), которое, выявляя подчеркнутую простоту и поэтику незначительного, способно погрузить в модус метамодерна ряд музыкальных произведений ушедших веков – таким было композиторское и исполнительское искусство Олега Каравайчука.

музыкальный генезис метамодерна до Сати

И все же у метамодерна были и конкретные предшественники, в чьем творчестве он был предвосхищен более выпукло.

Постиронию можно услышать в музыке Роберта Шумана. Она заключена уже в двойственности, которая определяет его поэтику: с одной стороны, Sehnsucht, с другой – сложная система масок и зеркал.

Инспирированная текстами Гофмана и Жан-Поля – утонченно эстетизирующих двойственность, зеркальную травестию и масочность – музыка Шумана отразила обостренные романические оппозиции в мерцающей целостности. Томление/травестия, открытая эмоция/ ироническое отстранение – эти противоположности у Шумана сливаются в нерасторжимое осциллирующее единство. Таковы номера его фортепианного Карнавала: не всегда понятно, издевается ли Шуман над своей Кьяриной, Эстреллой и Шопеном или восхищается ими. Это свойство принципиально отличало его от большинства других композиторов-романтиков, в чьей музыке обычно отчетливо различимы оппозиции «зла»/«добра», «любви»/«рока», «духовного»/«плотского».

Шуман и свои литературные эссе подписывал двумя псевдонимами попеременно – Флорестан и Эвсебий: неистовый и изнеженный герои Карнавала. Однако настоящими противоположностями становятся не два этих аффекта, а то, что внеположно им обоим: и Флорестан, и Эвсебий – маски, и могут быть противопоставлены тому, что находится за маской, некой целостности за высказыванием.

К предшественникам метамодерна может быть отнесена также такая сложная и как будто не ко времени пришедшаяся фигура, как


Рекомендуем почитать
Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

Долгожданное продолжение известной книги Сергея Носова. Занимательность, легкость повествования, неповторимая авторская интонация, ненавязчивый юмор, свежий и неожиданный взгляд на вещи, от которых не принято ждать ничего интересного, однако представляемые в совершенно новом, необыкновенном свете, – все это свойственно не только первой книге, но и продолжению. Герои новой книги – в основном не самые известные, малоизвестные и вообще не известные (есть и такие в Петербурге) памятники. Все они «живут» напряженной и скрытой от неподготовленного наблюдателя жизнью, часто вступая в контакт с людьми и окружающей средой.


Русский Микеланджело

«…Прошло более 70 лет после окончания Великой Отечественной войны, заросли окопы и поля сражения, но память человеческая хранит сведения о воинах, положивших свою жизнь, за Отечество. Им было суждено много сделать для страны и своего народа. Евгений Вучетич – воин, гениальный скульптор XX столетия – это сделал.Он сохранил своими произведениями, своим талантом память о войне, о жизни, о подвигах предыдущих поколениях человечества, размышляя о великом завоевании народа.Скульптура «Родина-мать зовет» признана мировым шедевром.


Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.


Архитектура и искусство Херсонеса Таврического V в. до н.э. – IV в. н.э.

Эта книга о памятнике мирового значения в Крыму – античном городе Херсонесе (на окраине современного Севастополя). Херсонес Таврический уникален: на маленькой (всего 40 га) территории бывшего города, в его руинах и в земле оказались законсервированы свидетельства двух эпох, двух мировых цивилизаций – античной и византийской.В книге рассказано об архитектуре и искусстве античного Херсонеса (конец V в. до н. э. – IV в. н. э.). Ее авторы – искусствоведы, многие годы работавшие в Херсонесском музее-заповеднике, на месте изучившие его замечательные памятники.Книга рассчитана как на специалистов, так и на массового читателя, на всех, кто интересуется искусством и историей.


«Бархатное подполье». Декаденты современной России

Книга посвящена ярчайшему явлению в российском андеграунде – декадентскому движению «Бархатное подполье», которое в 2015 году отмечает 10-летний юбилей. Фестиваль «Бархатное подполье» в нулевых стал самым загадочным и богемным мероприятием Москвы, породив массу последователей, в том числе в Москве, Воронеже, Санкт-Петербурге.Перед вами увлекательный рассказ об истории фестивалей и салонов, закулисных интригах и тайной жизни участников «Бархатного подполья», публикуемые впервые воспоминания, редкие фотографии, афиши и многое другое.Издание дополнено искусствоведческими статьями, посвященными таким важным для «Бархатного подполья» понятиям, как «декаданс», «эскапизм», «дендизм».


Вторая выставка «Общества выставок художественных произведений»

«Пятого марта в Академии художеств открылась вторая выставка «Общества выставок художественных произведений». С грустными размышлениями поднимался я по гранитным ступеням нашего храма «свободных искусств». Когда-то, вспомнилось мне, здесь, в этих стенах, соединялись все художественные русские силы; здесь, наряду с произведениями маститых профессоров, стояли первые опыты теперешней русской школы: гг. Ге, Крамского, Маковских, Якоби, Шишкина… Здесь можно было шаг за шагом проследить всю летопись нашего искусства, а теперь! Раздвоение, вражда!..».